На ночь армия расположилась в окрестностях поселка Конде, у подножия Реймской горы, в двух днях пути от Мелодена. Большинство солдат завернулись в плащи и уснули сразу же, повалившись в траву, слишком усталые, чтобы чувствовать голод. Лишь всадники коннетабля Суннезигеля — в основном это были королевские личные стражники — сохранили хоть видимость порядка. Лошадей привязали к ограде вокруг поселка, в котором расположился юный король Хильдебер. Что до Лучших, они сочли жалкие хижины недостойными для себя, и разбили лагерь на некотором отдалении. Сейчас в ночи сияли огни зажженных ими многочисленных костров, освещая роскошный шатер военачальников, перед которым епископ Эгидий, по своему обыкновению, велел расставить столы для ужина прямо под открытым небом.
Когда Суннезигель подошел к шатру, раздался взрыв смеха, и это его смутило. Он уже хотел повернуться и уйти, но в это время Эгидий его заметил.
— Добро пожаловать, сын мой! Мы не над тобой смеялись. Урсио рассказывал нам, как он расправлялся с теми, кто отказывался идти на войну по призыву короля…. Кстати, его величество не с тобой?
— Монсеньор, он просит его извинить, но он слишком устал и предпочел остаться у себя.
— Да, для ребенка его возраста это трудное путешествие… Снова послышались смешки, которых Суннезигель предпочел не заметить.
— Так иди же сюда, выпей с нами! — продолжал Эгидий.
— Простите, монсеньор, но я должен позаботиться о корме для лошадей. Может быть, позже…
— Позже ничего уже не останется! — вставил Урсио.
На сей раз военачальники и придворные откровенно расхохотались. Суннезигель быстро взглянул на них, перед тем как уйти, и попытался изобразить улыбку, чтобы сохранить лицо. Бог знает, откуда, но здесь оказалось даже несколько женщин, а вина хватило бы, чтобы напоить всю армию!
Ночной холод немного взбодрил Суннезигеля. Пока вокруг него собирались люди из его эскорта, ему удалось немного умерить свой гнев и снова привыкнуть к полусумраку, среди которого пришлось возвращаться в поселок. По дороге Суннезигель заметил нескольких своих всадников, смешавшихся с группками пехотинцев. При его приближении разговоры стихали, но ему это было уже безразлично. Он знал, что затевается и вскоре произойдет — может быть, даже этой ночью…
Стражники, охранявшие хижину, в которой расположился Хильдебер, доложили о прибытии коннетабля, потом двое из них забрали у него оружие. Таков был приказ Брунхильды — никто не смел приближаться к юному королю вооруженным.
— Ваше величество, все исполнено, — сказал Суннезигель, входя. — Я передал им, что вы не придете.
Хильдебер в одиночестве сидел за длинным столом, служившим, очевидно, большому семейству. Суннезигель мельком подумал о том, что стало с жившими здесь крестьянами, потом невольно улыбнулся, увидев, что король изо всех сил старается не заснуть. Ему пришлось солгать лишь наполовину — путешествие было действительно слишком тяжелым для подростка тринадцати лет.
— А твои люди? — спросил Хильдебер. — Где они? Суннезигель сел напротив него, налил себе вина и отломил кусок хлеба.
— Терпение, сир. Если это не случится сегодня, то, значит, завтра или следующей ночью. А раньше мы точно не дойдем до Мелодена, таким-то темпом…
Хильдебер не отвечал, лишь испытующе смотрел на коннетабля, и под его взглядом Суннезигель почувствовал себя уже не так уверенно. Юный король обладал хрупким телосложением и унаследовал белокурые волосы от матери, но его манера молча и пристально смотреть на собеседника, словно желая проникнуть в самую глубину его души, несомненно, унаследована была от отца, Зигебера.
— Нужно, чтобы это произошло сегодня ночью, — наконец сказал Хильдебер. — Иначе мне придется встретиться с моим дядей и пожать ему руку… С этими словами подросток вздрогнул от отвращения и добавил:
— Лучше умереть.
— Это он умрет, ваше величество. Клянусь вам в этом.
— Этой клятвы я не забуду…
Суннезигель хотел что-то ответить, когда снаружи донеслись крики. Кажется, собралась целая толпа.
— Оставайтесь здесь, — сказал коннетабль, поспешно вставая из-за стола. — Не выходите ни в коем случае!
В два прыжка он оказался снаружи. Когда ему вернули меч и кинжал, он отдал несколько распоряжений стражникам, затем бросился к лагерю в сопровождении своей свиты. Несмотря на темноту, найти дорогу можно было без труда: толпы людей с зажженными факелами устремилась к шатрам Лучших.
— Вы двое, — обратился Суннезигель к своим ближайшим спутникам, — поднимите тревогу. Пусть все лошади будут оседланы, а отряды построены, когда я вернусь. Пусть окружат поселок и защищают короля. Остальные за мной!
С этими словами он взбежал на невысокий пригорок, откуда можно было видеть и слышать происходящее. Солдаты размахивали факелами и оружием уже возле самого шатра Эгидия.
— Смерть предателям! Избавим от них короля!
— Они привели нас под знамена наших врагов!
— Они продали королевство псам Нейстрии!
Суннезигель опустился на траву и скрестил руки, завороженный представшим зрелищем. Как раз в этот момент епископ Эгидий вышел из шатра в сопровождении всей своей компании. Он тщетно воздевал руки, призывая собравшихся успокоиться и выслушать его, — крики только усилились, а вскоре за ними на Лучших обрушился град камней. Завязалась потасовка. Суннезигель на время потерял из вида епископа, но потом внезапно увидел, как тот вскочил на лошадь и галопом помчался прочь.
На следующее утро повсюду рассказывали о том, как епископ потерял один сапог во время бегства и в таком виде, с одной босой ногой, въехал в Реймс, проскакав всю ночь. Он был настолько перепуган, что, едва миновав городские ворота, приказал тут же закрыть их за собой.
* * *
— Все вон!
Голос короля долгим эхом повторился под каменными сводами. Зал для аудиенций в парижском дворце был наполнен просителями, придворными, знатными франкскими дамами в богатых одеждах, воинами, монахами и священниками, приглушенные разговоры множества людей сливались в общий ровный гул. Внезапное появление Хильперика, резко распахнувшего настежь обе дверные створки, мгновенно заставило всех смолкнуть. Все взгляды обратились к трону, стоявшему на возвышении, к которому вели несколько ступенек. На троне восседала Фредегонда в окружении своей личной охраны и советников. Она медленно поднялась, между тем как толпа собравшихся отхлынула к дверям, и зал постепенно начал пустеть. Королева приветствовала супруга легким наклоном головы и осталась стоять на возвышении, прямая и горделивая, похожая на статую святой в лучах солнца, скользивших по ее платью, украшенному узорным золотым шитьем и драгоценными камнями.
Хильперик мельком обернулся и посмотрел на своих спутников. Бепполен и Ансовальд без особых церемоний выпроводили из зала последних просителей, не сделав исключения ни для кого, даже для священников. Не осталось никого, кроме королевской четы и нескольких приближенных. Хильперик устало расстегнул фибулу на дорожном плаще, сбросил его прямо на пол и подошел к возвышению.
