- Я детей хочу.
- Роди.
- От кого? - усмехаюсь я.
- Да хоть от кого. Для себя роди. У тебя бабла будет столько, что твои дети жить в этом говне, из которого ты вырвалась - не будут. Заработаешь нормально, свалишь в другую страну. Захочешь, замуж выйдешь за иностранца. Они там в Европе куда больше свобод своим женщинам дают. С дипломом и деньгами вообще будешь в шоколаде. Катя домой сгоняла на два месяца, наслушалась местных баб, вот и повелась на все эти Женины сказки. Пойми ты, эти бабы, которые Кате объяснили, что если её замуж не взяли, то она не состоялась, как женщина, глядя на тебя, элегантную, стильную, красивую, богатую - слюной захлёбываются от зависти. И от зависти же проститутками всех называют. Чем они отличаются-то скажи? Только тем, что трахаются за еду с унылым мужичком, который себя царём считает? Типа любовь, да? А на сторону тогда зачем бегают, к такому же унылому тайному любовнику?
После этой тирады она вздыхает, и спрашивает:
- Скажи мне, ты сможешь жить на сорок тыщ в месяц? На пятьдесят?
Я качаю головой.
- Не уверена, что теперь смогу. К хорошему быстро привыкаешь.
- Так и я тебе о чём. Ты другой жизни вкусила. На тебе пальто - три их зарплаты.
- Лер, не всё деньгами измеряется.
- Всё. Назови, чего нельзя за деньги купить. Давай. Голодна - лучшая еда. Заболела - лучшие клиники мира. Фитнес - лучшие клубы. Мир, как на ладони. Катайся по странам, отдыхай, развлекайся. Мужики самые крутые и интересные, а не эти вот нищеброды унылые. Ты эскортница, а не придорожная шалашовка. Эти моралистки мужьям насасывают, чтобы колечко дешёвое получить. В подарок на восьмое марта. И мимозы какие-нибудь вялые. Чтобы стиралку новую купить. А те держат их на нищенском пайке и в уши льют про любовь, блядь.
Усмехаюсь.
- Откуда в тебе столько цинизма, Лиз?
- Откуда?! - она резко поворачивается ко мне, и машина немного уходит в сторону.
- Осторожней, - испугавшись, говорю я.
- Нормально всё, не ссы, - она облизывает губу. - Откуда, да? Я тебе скажу, откуда. Я четыре пластики сделала, чтобы шрамы на теле свести. Батяня по пьяни меня пиздил безбожно за плохие оценки типа. И мать херачил до кровавых соплей. Соседи кругом - сплошные алкоголики. Загаженные подъезды, блевота, собачье говно, жжёные кнопки в лифтах, исцарапанные стены со старой краской, мочой везде пахнет и жареной картошкой. Отчим одноклассницы её насиловал, а она боялась рассказать матери, потому что мать жопу целовала этому мудаку за зарплатку заводскую. Друг юности, парень классный, сел за то, что мопед угнал. Пятнадцать лет в нищете велосипеда своего не видел. У нас девки пропадали в городе, а потом выяснилось, что это бандюки местные их в бордели забирали. Ты думаешь, кто-нибудь что-нибудь сделал? Дали на лапу кому надо - и всё, всё путём. Бабки решают везде. А нищета делает людей моральными инвалидами. Здесь в Москве кому ты нужна была без денег? Богатые мужики - редкость, трахают таких, как я. А жёнам своим в уши поют про любовь. Нищеброды занимаются тем же, только жёны их живут в говне и даже сами не понимают, в каком. А я сама трахаюсь. Понимаешь? Сама своей пизде хозяйка. И пьяная тоже. И не завишу от мужа-гондона. Вообще ни от кого не завишу. Надо будет - бабла занесу нужному человеку. Позвоню, кому надо. Всё решат, всё разрулят. Ты сейчас тупо с жира бесишься, Лера. Какая любовь, нахер, скажи мне? Где ты её видела вообще? В книжечках читала, да? В журнальчиках? Тебя кто-нибудь любил? Скажи, любил?
- Мама.
- А кроме мамы?
- Нет.
- Вот то-то и оно. А Катя - дура. Просто дура, понимаешь? Она теперь будет под мужнину дудку плясать и с каждым годом всё больше себя обесценивать. Пока он будет с дружками в кабаках тусить, она будет на его зарплату выживать и сериалы по телеку смотреть в одиночестве. На сраный дешманский курорт будут выбираться раз в год. Где толпы уродов жирных и тощих лежат штабелями на засранном песке у тины, водорослей и мусора. Купаться будут в холодном море, в которое нассали больше, чем воды прилило. А он будет ей жаловаться на свою тяжёлую жизнь. Бухгалтер херов.
- Лизк, - пытаюсь утихомирить разбушевавшуюся подругу я. - Ну, чего ты завелась-то?
- Да завелась вот... Я тебе такой шанс дала на лучшую жизнь. Мне обидно, Лер.
- Я тебе очень благодарна. Правда.
Вижу, как по её щеке катится слеза.
Касаюсь её плеча:
- Ли-и-из...
- Что? - она мельком смотрит на меня.
- Прости меня. Я не хотела тебя обидеть.
- Да ладно, проехали. Я тоже разошлась что-то. Просто пойми ты - я не с бухты-барахты не верю в эту лапшу на ушах, с которой эти бабы носятся. Ты же сама знаешь, как они все друг дружке рога наставляют, а потом в пиздеже тонут обоюдном. Причём, с кем трахаются-то? С такими же тупыми нищебродами. А с ними ведь даже поговорить не о чем. И денег у них на таких, как мы, нет. Но по борделям и саунам они тоже бегают, уж поверь. И коллег своих по работе потрахивают тайком. И подружек жён, а те и рады поебаться хоть с кем-нибудь другим, кроме унылого муженька в растянутых рейтузах и трусах засранных семейных. Зато гордятся собой все. Они ж не проститутки, типа. А честные, высокоморальные люди. Пиздёж это всё, Лера. Самый настоящий. Просто надо себе как-то объяснять, почему из года в год живут в говне, в нищете, с тупыми безынициативными и ленивыми мудаками. Вот это вот и есть основа их - выпендрёжа моралистского. Поняла?
- Да знаю я это всё, Лиз, - вздохнув, говорю я. - Но ты тоже, знаешь, краски сгущаешь.
- Сгущаю, да. Чтобы ты поняла. "Любовь", блядь. Тебя, женственную, ухоженную и красивую, полюбят куда скорее, чем этих тупых кур. И ты это знаешь. И они это знают. Чуть приподнимаешься над толпой - сразу зависти волны. А ты ведёшься вслед за Катей.
- Да не ведусь я. Просто устала быть одна, понимаешь? Отношений хочется. Не увлекает ничего. Именно потому, что не понимаю, для чего это всё. Опустошённость какая-то.
Глава 10. Галерея
Лиза на мгновение поворачивается ко мне. Свет пролетающего мимо фонаря двумя яркими бликами мерцает в её глазах.
- Лер, а зачем тебе отношения?
- Смотри на дорогу, пожалуйста, - тихо говорю я.
Лиза поворачивается вперёд.
- Я тебя не понимаю. У тебя вся жизнь впереди. А ты замуж хочешь.
- Не замуж, Лиза. А быть нужной.
Она вздыхает, но ничего не говорит. Так мы и едем молча ещё минут десять.
"Порше" заезжает в аккуратный переулок с мостовыми и изящными фонарями. Лиза паркует машину и мы выходим. Поодаль ещё три машины. Все дорогие. "Бентли", "Мерс" и ещё какая-то, мне незнакомая.
По дороге к чёрной железной двери на высоком крыльце, она бегло просматривает что-то в телефоне, а затем поворачивается ко мне и говорит:
