Единственное, что я помню, это нехватку кислорода, соленую воду во рту и носу, синюю, волнистую поверхность воды. Еще страх. Ощущение, что я никогда больше не смогу сделать вдох. А потом… Руки. Тонкие. Белые. Они сжали меня так, что стало больно. С силой рванув наверх, они вытянули меня и потащили к берегу.
— Хель, — издала я головой звук, выхаркивая их лёгких воду, чуть не до рвоты.
Она молча отпустила меня на берегу, оставляя лежать моё тело на песке, а сама подобрала мокрую юбку и, подойдя к заливающимся смехом родственникам, влепила одному такую пощёчину, что он тут же закрыл свой рот.
Было видно, что ей страшно, её поджилки тряслись перед братьями, но пару слов она выдавила из себя:
— Ещё одна такая выходка, и ты забудешь этот замок.
После чего развернулась, взяла меня за руку и повела домой.
Помню, что она плакала, и моя ладошка дрожала вместе с её рукой.
Ей всегда был страшно.
Она трусиха и неженка.
Не предатель.
Никогда.
Не меня.
Я много думала там, на полу камеры, пока тишину подземелья разрушали только шаги стражи, приносящей мне поесть.
— Слушай, — не выдержала я, когда маленькое окошко для пищи открылось и там мелькнуло заросшее щетиной лицо мужчины. — Как там дела? У принцессы?
Окошко тут же безнадёжно захлопнулось.
— Вам бы лучше о себе подумать, миледи.
О себе я тоже думала. И что будет с моей Эфией, когда Моран прознает, что тут случилось. Что западный шпион убил половину его здешней свиты, и захватил власть. Я точно уверена, от моего имени ему отправили письмо с королевской печатью, снятой с пальца моей умершей матери, но король не дурак.
Он почувствует.
Ему донесут.
И тогда он сотрет эти земли в порошок. Может быть, вместе со мной. И глупая Хельга даже не додумывается об этом. Лишь бы ее шкурку не повредили — вот о чем она беспокоиться.
Чулок я осмелилась тронуть.
Документы в нем так и лежали. Больше я боялась за них, а не за себя. Если мама с папой их спрятали, значит, они очень важны.
Поняла из них я несколько вещей: и первая, король Эдвард был смертельно болен. Это очень в духе папочки — страдать, чтобы никто не знал. Хотя, с другой стороны, я понимала его. Эта информация ничего бы не изменила. Только навело панику в народе и в семье. Он же стал героем.
Умер от руки врага. Моего жениха.
Интриги похлеще, чем в романах, ей богу.
И второе — он ничего не оставил Хельге. Не так! Он не оставил ей права на престол. То есть, даже если мы все умрем, она не сможет надеть на свою милую белокурую голову корону. Но почему? Всплывает третий документ — о договорном браке. У отца есть другой ребенок. Не от Лауры. Но это точно не Хельга. Схожесть их черт лица слишком очевидна. Я бы больше поверила, что отец ей не родной. Тогда кто он? Почему мы не знали о нем? И как мама терпела все это время то, что ее муж изменяет ей на законных основаниях?
Почему, черт возьми, все тайны своей семьи я узнаю только после смерти каждого? Неужели всем нужно погибнуть, чтобы я пришла к чему-то логичному?
В углу зашевелились крысы.
Замечательно. Условия достойные меня. И овсянка просто отвратительная.
Еще эта… Силестина. Любовь до гроба! Щенячья преданность! Куда все это делось?
Вот от кого я не ожидала предательства. В итоге, даже лучшая подруга меня бросила. Ума не хватило сбежать? Вырваться?
Да сделать хоть что-то!
Ладно, не важно.
На удивление, я не плакала. Что-то внутри меня, наоборот, восстало против всего этого. Будто стальной стержень, который все это время держал тут королеву, теперь вырос во мне.
Теперь мое сердце желало одного — выйти отсюда и попытаться спасти это крохотное государство.
Я — последняя законная наследница.
Наследница, которая второй час ковыряет заколкой замок от своей камеры.
— А-а-а, — закричала я, и бросила эту заколку на пол, — если я тут себе голову расшибу, вы все равно не откроете?
На мое предупреждение о самоубийстве никто не ответил. Вот и храните боги королеву после этого.
Вдруг что-то изменилось.
Стало очень тихо. Потом резко кто-то вскрикнул и затих.
Звук, словно мешок на пол упал. Вот только это был не мешок.
А труп.
Но охранника два.
— Эй, ты кто така…!
Снова крик, затем хлюпающие звуки перерезанного горла, и тяжелое падение.
Шаги убийцы разносились по всей темнице. И остановились они около моей камеры.
По шее пробежались неприятные мурашки.
Замок щелкнул.
Я поднялась и вжалась в холодный угол, чуя, что дело идет не к добру.
«Прародители, прошу вас, в последний раз, помогите» — произнесла я в своей голове, и прижала руки к груди.
Двери распахнулись. Свет от факелов упал на пол, застеленный сеном. А в проеме… В крови, с кинжалом, крепко сжатым в хрупкой руке, с взглядом разъяренного зверя, которого выпустили на охоту после годовой голодовки, стояла Лести.
Я ее даже не узнала. Волосы собраны наверху, только непослушные светлые пряди падают на виски. Ее грудь тяжело вздымалась, как у загнанной лошади.
Одним резким движением она стерла кровь со своей щеки обратной стороной ладони, и заметила, как я не нее смотрю.
Мне хотелось смягчиться. Улыбнуться ей. А испытывала я только животный страх.
— Тише, — из окровавленного тела донесся знакомый тихий голос, — Я пришла за тобой, Зи.
Холод, пробравший до костей, начал отступать.
Это же Силестина. Почему мне страшно? Да, в крови, но… все еще мой друг.
Она протянула мне руку.
«Никогда не забывай — кто ты» — последние слова моей матери. Я — Эльза, шестнадцатилетняя девушка, до смерти напуганная и запутавшаяся. А еще — единственная, кто еще может что-то изменить.
Давно не виделись, подруга.
Мои пальцы легли в ее ладонь.
Резким движением она прижала меня к себе, прямо к плечу, пахнущему тем, кому раньше принадлежала эта мужская рубашка на ней. Боюсь узнать, как она ее достала.
— Прости меня Зи, так надо было. Я не могла спасти тебя иначе.
Ее слова успокаивали. А близость давала надежду, что мы еще не в полном… отчаянии.
— Ничего, — мои руки сомкнулись на ее талии, — Вот только ты всю охрану перебила.
Трупы — два стажа, лежали чуть впереди.
