Как видим, политика Москвы по отношению к выехавшим Чингисидам была все же весьма гибкой — она принимала и поддерживала высокий статус приезжих гостей только до тех пор, пока их собственные амбиции не выходили из фарватера московской политики. Как только это происходило, ее меры в отношении Джучидов были крайне жесткими. Далее статус уже не спасал потомков Саина.
Мотивация Ивана III, естественно, не ограничивалась только помощью крымскому союзнику. Когда Айдар покинул Крым в 1478 г., он оставил там свою жену и сына; Москва пыталась «достати» также и их. В 1483 г., после трех лет пребывания Айдара в заточении, московский посол в Крыму доставил туда письмо от хана жене. В нем он просил ее прибыть к нему в Московское княжество, прибавляя, что она должна взять с собой и сына:
Бог на роду на челе написал тобе мне женою быти, а яз тобе муж был. От тебя ссел, далеч зашел есми. А нынеча последнем веце. В пяти днех кто будет, кто не будет. «С своим ди мужем в одном месте хочю быти», так мола, и ты братье своей гораздо добив челом, сюда приеди навсяко, безпереводно, как ся грамота дойдет; еще меня похочешь, и ты приеди. Молвя, с коневою тамгою грамоту послал есми. А еще одно слово есть: сама приедешь, и ты и Данияла с собой ж взем привези213.
Тон письма позволяет предположить, что оно было написано самим Айдаром. Однако не стоит возлагать всю инициативу только на него. Письмо вряд ли могло бы появиться без одобрения и, возможно, санкции Москвы. Если бы жена Айдара последовала совету мужа (чего, судя по всему, она не сделала), это бы означало не только облегчение участи мужа, но и прибытие еще одного Джучида в Московию. Здесь мы, несомненно, можем наблюдать политическую руку Москвы. Необходимо прибавить, что юный Даниил мог рассматриваться как наилучший кандидат для претензий на крымский трон, который ранее занимал его отец214.
То, что Иван III имел намерение заполучить Даниила к себе в Москву, становится ясно из дипломатической инструкции послу, выданной несколько позже. В мае 1495 г. московский правитель выслал в Крым двух служилых татар со специальным заданием. Их маршрут пролегал через Киев. При достижении Киева им следовало, согласно наказу, выяснить следующее:
Им пытати вежливо, как бы незнакомисто: где ныне царев сын Ойдаров? И будет на Киеве, а нелзе будет им к нему ити, и им ити к нему тайно, чтобы того не ведал никто. Да молвити им Айдарову сыну: похочешь ехати ко государю к нашему к великому князю, и государь наш князь велики хочет тебя жаловати, да и твоего отца хочет жаловати; и ты бы к нему поехал215.
Это сообщение свидетельствует о том, что Айдар еще был жив в 1495 г. Что же касается того, что случилось с ним позже и чем окончились усилия Ивана по «рекрутированию» его сына, источники по этому поводу вновь хранят молчание.
Около 1490 г. Москва проявила инициативу в разыскании и приглашении к себе еще двух Джучидов-Гиреев, Уз-Тимура (Издемир) бин Хаджи-Гирея и Девлеша бин Даулет-Яра бин Хаджи-Гирея. Уз-Тимур был младшим братом Менгли-Гирея, в то время как султан Девлеш являлся племянником Менгли-Гирея по другому его брату, Даулет-Яру. Ранее эта пара находилась под опекой Порты. Позже они покинули османов в поисках альянса с Большой Ордой («Вышли они от Турков да на поле были и в Орде были»216), а именно с сыновьями Ахмеда217. При таком альянсе они представляли бы существенную угрозу как для Менгли-Гирея, так и для Ивана III. В первую очередь их судьбой был озабочен именно крымский хан — видимо, он опасался их. В дальнейшем он не исключал даже, по всей видимости, и их физического устранения как варианта решения их проблемы («ты брат мой одно дело добудешь, как бы сех наших недругов не было, мысль тому ты добудешь»218, писал он великому князю в 1491 г.). Интересно отметить, что, согласно посланиям Менгли-Гирея, он опасался Уз-Тимура намного больше Девлеша — он чаще фигурирует в дипломатической переписке как фигура потенциальной опасности219. Это неудивительно — он, так же как и сам Менгли-Гирей, являлся сыном Хаджи-Гирея. Это имело значение при претензиях на трон.
В октябре 1490 г. в Крым прибыл московский посол с секретным посланием хану, касающимся Уз-Тимура и Девлеша. Посланник должен был встретиться с ханом наедине и предложить следующее:
И будет тобе надобе, чтобы те царевичи у твоих недругов у Ахматовых детей не были, и яз твоего для дела пошлю их звати к собе, чтобы поехали ко мне220.
Ожидая одобрения своих планов ханом, Иван III послал два письма персонально Уз-Тимуру и Девлешу; письма должны были быть доставлены при содействии хана. Эти два письма содержали приглашение двум султанам прибыть в Московию. Исключая имена, письма идентичны; процитирую одно из них, к султану Девлешу:
Дед твой Ази-Гирей царь с нами был в дружбе, а дяди твои Нурдовлат царь и Менли-Гирей царь с нами в дружбе и в братстве. Нынеча слышели есмя, что в чюжом юрте стоишь, а конь твой потен; и мы, поминая к собе деда твоего дружбу и дядь твоих, Нурдовлатову цареву да Менли-Гирееву цареву дружбу и братство, тобе хотим свою дружбу чинити: похочешь у нас опочива, и ты к нам поеди, а мы тобе в своей земле опочив учиним и добро свое, как даст Бог, хотим тобе чинити. А которые твои люди с тобою приедут, и мы тобя деля тех твоих людей хотим жаловати221.
Письмо содержит языковые сходства с пассажами, процитированными выше. Из этого становится ясно, что, по всей видимости, в переписке между Джучидами Степи и московскими официальными лицами московская сторона пользовалась неким шаблоном, специально заготовленным для обсуждения нюансов переселения и размещения Джучидов в Московию. Этот формуляр был весьма важен, так как он сообщал потенциальным эмигрантам из степного мира, каких перспектив в отношениях с великим князем они могли бы ждать в случае, если решатся на переезд в Московию222. Также формуляр с определенной степенью допущения показывал союзникам великого князя намерения последнего касательно потенциальных иммигрантов из Степи, а также и отношения с уже пребывающими в Московском княжестве Джучидами. Хотя, конечно, не стоит всецело полагаться на официальный документ — он далеко не всегда показывает нам истинные мотивы действующих лиц.
Термины, обозначавшие природу пребывания Джучидов в вотчине
[68] великого князя — а именно обозначавшие то, что они фактически делали в Московии, — были абсолютно нейтральными с политической точки зрения223. Джучидов «звали»224 или «брали» («взяти»)225 в Московское государство, Джучиды «ехали»226 к великому князю, приходили вне своего желания ради «опочива»227, или Джучид «содержался с» великим князем («к собе взял и держал есми его у собя», «к тобе послал»)228. В переводах с татарских грамот приезд царевичей изображается как добровольный акт независимых политических деятелей; характер их пребывания на Руси вообще не определяется229. Хану, а равно и другим представителям верхов крымского общества, обещали:
