В переписке Москвы с Литвой от 1536–1537 гг. есть московская характеристика Ислама: «человек шаток и нестоятелен»329.
Как мы можем видеть из примера взаимоотношений с Ислам-Гиреем бин Мухаммед-Гиреем, опять-таки Москва заманивает к себе политических «тяжеловесов». Сын правившего хана Мухаммед-Гирея, сам правивший в важнейших позднезолотоордынских юртах — Крыму и Астрахани (хотя и непродолжительное время), хан мог быть очень полезным Москве в политических играх с Крымским и Астраханским ханствами. Такому человеку Москве не жалко было обещать «место» в своей земле. Однако в данном конкретном случае приглашение не было реализовано.
Как к такого рода предложениям относились сами участвовавшие в процессе стороны? Видимо, каждая старалась использовать другую, не особо заботясь о выполнении договоренностей, при удобном случае просто «забывая» о них. Единственный нюанс — Москва, как пока еще более слабое звено в московско-позднезолотоордынском тандеме, опасалась откровенно нарушать свои обязательства перед татарской элитой; ордынцы же не особо заботились об этом, видимо, воспринимая свою роль в этих связях как роль сюзеренов (по происхождению), временно оказавшихся в затруднительном положении. С их точки зрения, в таком положении не грешно было обратиться за помощью и к правителю «русского улуса», покоренного когда-то их предком Бату (о чем они никогда не забывали). Когда же ситуация менялась в их пользу, зачастую они дезавуировали озвученные обязательства и поступали так, как им удобнее, не заботясь о психологической экологии своего поведения330
[92]. Поступки, имеющие в своей основе мотивацию силой, есть норма для политики — как для современной, так и — особенно — для политики ХѴ-ХѴІ вв.
Характерно, что после кардинального изменения политических конфигураций позднезолотоордынского мира, вызванных московским завоеванием Казани и Астрахани в середине XѴI в., и неудачного опыта с выездом Мурад-Гирея бин Мухаммед-Гирея II
[93], высшие лица Крымского ханства более не воспринимали Москву как место для «опочива». В начале 1591 г. на прямой вопрос Москвы, куда в случае смещения его с престола Портой побежит крымский хан Гази-Гирей II, «к турскому или к московскому», крымский представитель в Москве раздраженно отвечал, что, естественно, «к турскому»332. Это неудивительно — Крым и Москва после событий 1552 и 1556 гг. стали уже не «заклятыми друзьями», как в первой половине XѴI в., но откровенно злейшими врагами.
Несмотря на то что в книге рассматривается роль Москвы в позднезолотоордынских отношениях («Москва и татарский мир»), а не наоборот, я намеренно поставил Большую Орду и Крымское ханство в названии параграфа на первое место. Исходя из поведения даже не самых удачливых игроков, представлявших эти государства, в их контактах с Москвой, можно сделать вывод о том, что время доминирования Орды, в ее тогдашних (Большая Орда и Крым) реинкарнациях, еще не прошло. Именно татарская сторона в это время являлась превосходящей как в плане политического статуса, так и в плане военной мощи. Зачастую ее представители сами являлись инициаторами в вопросах потенциального переезда в Москву, именно они, видимо, в немалой степени определяли и условия, на которых они согласны выезжать в «русский улус». И именно благодаря их воле и желаниям очень часто эти выезды так и оставались только нереализованной возможностью.
Параграф 3
ТАТАРСКИЕ ЮРТЫ МОСКОВСКОГО ГОСУДАРСТВА: ЭВОЛЮЦИЯ ПОЛОЖЕННИЯ
(1473 г. — 1590-е гг.)
Однако постепенные изменения в положении Москвы и татарского мира происходили. Сам ход истории подготавливал их, двигаясь плавно и как будто ненамеренно, неявно. Как будто бы случайно было образовано Касимовское ханство; казалось бы, в традиционном для ХІІІ-ХІѴ вв. ключе развиваются отношения между Москвой и основными наследниками Улуса Джучи в XѴ в. В то же время некоторые маркеры стали показывать сдвиги в до того неизменно работавшей системе. Подстраиваясь под сложившуюся модель взаимоотношений с наследниками Золотой Орды, московская сторона стала вносить в нее свои коррективы. Решив использовать свои минусы в качестве плюсов, она сама стала приглашать татарских знатных персон для сотрудничества. Соответственно, возникал вопрос, каким именно образом включить данный иноконфессиональный, иноэтничный элемент в структуру московского общества и государства. Подчиненная сторона нашла неординарный способ превратиться в доминирующую: она использовала против своих бывших сюзеренов их же методы и приемы. Рассмотрим, как это происходило.
Муртаза бин Мустафа бин Улуг-Мухаммед и его юрт в составе Мещеры
В 1471 г. московский великий князь Иван III Васильевич готовился к походу на Новгород. Это предполагало достаточно длительное его отсутствие в столице. Поэтому он предпринял меры по укреплению ее безопасности:
А на Москве оставил князь велики сына своего великого князя Ивана да брата своего князя Андрея Меншего333.
Кроме того, великий князь отправил в открытые пространства Степи своего посланца, чтобы тот отыскал там султана Муртазу334
[94]:
И того же лета князь велики, идя к Новугороду, послал в поле Микиту Беклемишова искати царевичя Муртозу, Мустофина сына, звати его к себе служити. Никита же, нашед его в поле, и перезва его к великому князю, поиде с ним к сыну великого князя на Москву…335
Итак, в 1471 г. «с поля» в Москву выехал султан Муртаза, сын султана Мустафы, убитого в битве на Листани в 1443 г. Причина выезда, судя по всему, кроется в борьбе за казанский престол конца 1460-х гг. Вероятно, в московские земли он попал из ногайских степей336.
Союз, возникший между московским правителем и султаном-Джучидом, похоже, удовлетворил обе стороны — не позднее конца 1473 г. Муртаза вновь прибыл в Москву, и, как сообщают летописи, и он и Иван III пришли к соглашению, что султан и его улус
[95] (видимо, немногочисленный) обоснуются в Московии на постоянной основе. Местом дислокации был выбран «Новый Городок» (на Оке) и его окрестные территории338. Скорее всего, этим «Новым городком» была Елатьма, входившая в состав территории Мещеры-Касимовского ханства339, возникшая незадолго до пожалования ее Муртазе (на это указывает название — «Новый городок»340
[96]).
