Посланник имел подобное письмо и непосредственно к Абд ал-Латифу, которое также должно было быть доставлено в секрете381.
Однако Нур-Султан еще не решила окончательно, где бы она хотела видеть сына: в Казани или Москве. В этом вопросе она советовалась с Мухаммед-Амином, с кем она поддерживала контакт через Москву382. Отвечая весной 1491 г., Мухаммед-Амин изъявил желание принять Абд ал-Латифа в Казани. Он советовал матери послать Абд ал-Латифа с надежным человеком, а также выбрать маршрут на Казань через Москву: этот путь казался ему более надежным383. Либо в конце 1492 г., либо в начале 1493 г. наконец-то было достигнуто соглашение о том, что же делать с Абд ал-Латифом. К этому времени крымский хан был осведомлен о ситуации и после некоторых колебаний согласился послать султана в Казань384.
Первоначальной заботой Нур-Султан было удалить Абд ал-Латифа из Крыма; куда он попадет далее, в Казань или в Москву, ее волновало меньше. Она оставила решение этого вопроса великому князю385. По всей видимости, ханбике не до конца доверяла московской стороне; в «памяти» от 1492 г. послу, боярину Ивану Лобану-Колычеву, предусматривался следующий вопрос со стороны Нур-Султан:
И ты дашь ли на том правду, чтобы сыну моему Абдыл-Летифу не блюстися великого князя (выделено мной. — Б. Р.)?386
[110]
Ханбике также очень волновало то, в каких условиях будет происходить формирование личности юного султана. Эту прерогативу она также доверила великому князю, дав ему длинный совет, каким образом лучше этого достичь:
Да ещо будет ти у себя его уняти, ведомой обычяй (sic) его похваляй; а не взведает чего, и ты его поучи и гораздо понакажи, да и поблюсть, ты ведаешь, молод и мал; как молодость его отдашь, то ты ведаешь; как у меня дрочился, так станет у тебя дрочитися. Того деля говорим ныне, как ведомой его обычай, чего не взознает, и ты отдаешь, то ты ведаешь. Да слуг его и людей, как розберешь и осмотришь, ты ведаешь, да ещо сам молод387.
С этим напутствием ханша отпустила юного Джучида из Крыма, и он прибыл в Москву в январе 1493 г. вместе с послом Иваном Колычевым. По прибытии Джучид был пожалован городом Звенигородом со всеми причитающимися ему доходами388. Звенигород был пожалован Абд ал-Латифу «со всеми пошлинами» после 11 января 1493 г.389 (видимо, владел им до пожалования Казанью, 1493 — апрель 1497 гг.). Решение о пожаловании татарского султана Звенигородом было принято, судя по всему, еще раньше — весной-летом 1492 г.390 В это же самое время его старший брат Мухаммед-Амин владел Каширой. Эти города принадлежали к числу коренных городов Московского великого княжества, и по завещаниям московских удельных князей Кашира всегда передавалась по наследству старшему сыну, а Звенигород предназначался второму сыну московского великого князя391.
В 1493 г. Нур-Султан послала Ивану III письмо, на этот раз по вопросу высылки Абд ал-Латифа в Казань. В письме содержался совет по поводу его воспитания:
Сатику392
[111], на Бога надеася да и на тебя, послала есми. Ныне-чя того молодое дитя или у себя, или к брату пошли. Как тому молодому дитяти упокой учинишь, сам ведаешь; и брат его молод и он молод, те два живучи вместе в любви ли будут, или не в любови? Оказыванье наше то стоит, моим тем двема молодым детем пристрой учинил еси; что тебе от нас будет, от Бога бы тебе было. Царь брат твой здоров будет, да и мы здоровы будем, о твоих о добрых делех помошники будем, как сила наша имет. Хоти у брата уланы и князи добрые веремянники и все добре хотя станут просити, и ты отпусти, а не хотя учнут просити у себя држа. Как учнешь кормити, сам ведаешь. Сатика молод, а у него добрых людей нет, а у Багая393
[112] ума нет. Хотя и к брату отпустишь, или у себя велишь быти, и ты одного доброго человека дядкою
[113] учини отца его Ибряимовых слуг и Сатыкиным слугам и людей, кого бы ся им блюсти добро. Чюра толмач
[114] гораздо ведает, у Сатики неустроенные робята есть, тех куды будет на дело посылати, и ты их посылай, потому ини ся наставят и умны будут; а в одном месте им лежати, ини дуреют и испортятся395.
Интересна личностная характеристика Мухаммед-Амина («Багай»), данная его же матерью: «а у Багая ума нет». Она соотносится с данными московского летописца о нем:
Он же и тамо своего нрава не премени, но с насильством живяше и халчно ко многим.
(Сообщая про отъезд хана в Каширу из Казани, откуда якобы его выгнала знать за насилие по отношению к местному населению, в том числе к женщинам.)396
Как видно из документальной переписки между московским великим князем Иваном III и женой хана Менгли-Гирея ханбике Нур-Султан, московская сторона была активно вовлечена в перипетии позднезолотоордынской политики даже на уровне личных взаимоотношений между первыми лицами государств. Контекст этой вовлеченности был вполне мирным, терпимым относительно друг друга, хотя стороны и не забывали, кто есть кто в этой системе. Консультации по поводу детей, советы, подарки, посылаемые сторонами друг другу, — все это лишний раз показывает, что картина контактов между Москвой и татарским миром имела намного больше граней, нежели ее иногда представляют традиционные историографические тексты.
Несколько лет спустя, во время бурных событий 1496–1497 гг., двое братьев вновь оказались в фокусе московско-крымских отношений. Нур-Султан и Менгли-Гирей получили известия, что султан397 Мамук бин Махмудек, Джучид шибанидской ветви, базирующейся в Западной Сибири, подойдя с войском к Казани398
[115], сместил Мухаммед-Амина и взошел на казанский трон399
[116]. Мухаммед-Амин бежал в Москву с женой и верными ему князьями. Родители смещенного хана обратились к Ивану III за подробностями и попросили его присмотреть за Мухаммед-Амином400. Чтобы подчеркнуть ответственность Ивана за смещенного Джучида, Менгли-Гирей напомнил Ивану его прежние отношения с Мухаммед-Амином:
