Магмед-Аминя царя гораздо бы еси подчивал, названой тебе сын и друг401.
Великий князь при этом старался восстановить свое влияние в Казани. Казанская знать с помощью московского великого князя изгнала Мамука из города и отправила его обратно в Сибирь402. Только после этого Иван III ответил крымскому хану:
Писал еси ко мне в своей грамоте… о Махмет-Амине о царе; ино Махмет-Аминево царево дело так ссталося: как пришел на него шибанской царь Мамук, и Махмет-Амин царь, не поверя своим людем, к нам приехал, и мы ему в своей земле городы подавали и дружбу свою ему чиним, и вперед оже даст Бог хотим ему дружбу свою чинити и свыше. А на казанском юрте, Божьим изволением, царем учинили (выделено мной. — Б. Р.) есмя Абдыл-Летифа царевича403.
Здесь важен термин, касающийся нюансов утверждения Абд ал-Латифа в качестве казанского хана в 1497 г. — «учинили» («сделали ханом», т. е. Москва выступила в патерналистской роли «создателя ханов»). При этом в отношении интронизации Мухаммед-Амина в 1487 г. применен термин «посадили» (т. е. «восстановили»404). Нюанс в том, что Мухаммед-Амин до 1487 г. уже являлся казанским ханом (хоть и непродолжительное время), поэтому его «посажение» Иваном III в 1487 г. в Казани являлось, строго говоря, реставрацией. Поэтому об этом акте и говорится только как о «посажении». Абд ал-Латиф же до 1497 г. никогда не являлся ханом. Поэтому когда военная поддержка московского правителя воздвигла юного Абд ал-Латифа на казанский ханский трон, Иван III сделал свои притязания на статус среди степной элиты более высокими — теперь он «учинил» («сделал») хана:
А на казанском юрте, Божьим изволением, царем учинили есми Абдыл-Летифа царевича405.
Великий князь присвоил себе функцию ханской инвеституры; он стал «создателем ханов». Нур-Султан льстила Ивану:406
…Тамошним землям государь ты еси…
Вряд ли так же считал ее муж, крымский хан Менгли-Гирей.
Два события 1487 и 1497 гг., связанные с Мухаммед-Амином, Абд ал-Латифом, Иваном III и его военной поддержкой, привели к некоторым сдвигам в отношениях Москвы с Казанью и, шире, всем позднезолотоордынским миром. Вслед за М. Г. Худяковым период 1487–1521 гг. в советской и российской историографии стали называть периодом «московского протектората». Это действительно отчасти так. Москва постаралась сделать все от нее зависящее, чтобы низвести статус независимого татарского государства, каковым являлось Казанское ханство, до уровня своего «внутреннего юрта», каковым в ее глазах всегда являлось Касимовское ханство.
Так, в общении с Литвой, в деталях не знакомой с казанскими делами, Василий III так объяснял в 1517 г. польскому королю и великому князю литовскому Сигизмунду Казимировичу обстановку вокруг Казани;
…еще было от прародителей наших и при предкех наших и при отце нашем и ныне при нас, в наших государствах (выделено мной. — Б. Р.) по тем местом живут цари и царевичи нашим жалованьем, да иным многим царем и царевичем, которые нам служат, даем в своих государствех места свое жалованье407.
Сравним с тем, что говорится о Мещере:
…А Мещерская земля в нашем государстве, и тем местом жалуем мы царей и царевичев, и они на тех местех на нашем жалованье живут, а нам служат408.
И казанцы, и касимовцы «живут» московским «жалованьем» и «служат» Москве, и Казань, и Касимов являются московской собственностью («наши государства») — такая картина вырисовывается исходя из данных дипломатической переписки с Литвой.
Некоторые сторонние татарские правители конца XѴ — начала XѴI вв. также воспринимали Мещеру (Касимовское ханство) и Казань (Казанское ханство) как равнозначные «места», однако их восприятие этих политий разнилось с московским. Для них, в отличие от Москвы, оба этих юрта были как раз относительно независимыми, находясь только под верховным покровительством великого князя, но не более. Так, сибирский султан Аккурт писал Василию III в 1508 г.:
…и коли пожалуешь ис тех из двух юртов (выделено мной. — Б. Р.) меня, и ты бы…409
Из контекста документа становится ясно, что Аккурт просит «дать» ему либо Казань, либо Мещеру («два юрта»), Мещера названа «юртом», что является в тюркской традиции синонимом слова «государство». Казань в указанный период была под московским протекторатом, а Мещера была под сюзеренитетом великого князя все время своего существования, однако для татарских соседей они все же были «юртами» — полагаю, в значении «государство», а не «княжество».
После 1487 г. Иван III мог непосредственно вмешиваться во внутренние дела Казани и осуществлять определенный контроль над ее внешней политикой. Однако, несмотря на то что баланс сил между двумя государствами стал перевешиваться в сторону Москвы, еще не было свидетельств того, что Казань потеряла свой статус автономного государства410. Правильнее будет говорить о колебаниях между независимостью Казани и иногда успешными попытками Москвы установить свое господство над ханством.
Тем не менее, начиная примерно с 1520-х гг. прецедент с Мухаммед-Амином 1487 г. стал рассматриваться московской стороной как точка отсчета для времени, когда Москва приобрела (в ее собственных глазах) право возводить казанских ханов на престол по своему усмотрению411. В версии Москвы, с 1487 г. казанские ханы превратились в вассалов московских великих князей и могли всходить на престол только с их согласия. Данная теория, как отмечает Ярослав Пеленски, широко использовалась в отношениях только с третьими государствами (Великое княжество Литовское, Османская империя, Габсбурги). Это неудивительно — татарский позднезолотоордынский мир никогда не принял бы такой трактовки казанской истории. Москва также знала, что это всего лишь дипломатический конструкт, но его длительное практическое использование привело к тому, что в дальнейшем она сама поверила в него.
Само завоевание Казани в 1487 г. стало для московских идеологов позже правовым основанием для претензий на ханство как на свой «юрт». Причем прямая ссылка на покорение Казани «саблею» обычно применялась в переговорах с мусульманскими правителями, так как в мусульманском мире прямое военное объяснение не было бесчестным, но, напротив, являлось добродетельным и уважаемым412. Однако эти необоснованные претензии противоречили действительности московско-казанских отношений. Их выдвижение свидетельствует лишь о сознательном стремлении Москвы приуменьшить статус Казанского ханства в своих отношениях с соседями. Москва пыталась низвести статус Казани до уровня московского владения, однако на внешнеполитической сцене это не было признано. Имея перед своими глазами пример Касимовского ханства, распространив его опыт на свои «внутренние юрты» (такие как Кашира, Серпухов и др.), Москва стала использовать дипломатические уловки и искусную демагогию для того, чтобы подвести под этот статус «внутренних московских юртов» целые независимые татарские государства. Первой в этом списке появилась Казань — географически она была ближе всего к Московскому государству и к тому же не обладала впечатляющей военной мощью.
