Фактические эмигранты из Большой Орды и их потомки
(1500-е — 1540-е гг.)
Однако позже отношения Москвы с представителями самой что ни на есть «материнской» территории бывшей империи — Большой Орды — получили свое дальнейшее развитие уже с учетом меняющейся политической конъюнктуры. Рассмотрим характерные нюансы этих контактов.
Наиболее длительные отношения у Москвы сложились с потомками кузена хана Ахмеда, Шейх-Аулияра бин Бахтияра. Шейх-Аулияр прибыл в Московское княжество вместе со своим кузеном Юсуфом бин Якубом в 1501 или 1502 г.464 Информация о Юсуфе в источниках больше не встречается.
Судьбу Шейх-Аулияра мы можем проследить более обстоятельно. Видимо, в 1502 г. Шейх-Аулияр начал владеть Сурожиком (московской волостью по верхнему течению р. Истры, к северу от Звенигорода)465. До этого Сурожиком управлял брат Василия III князь Юрий — у него город был отобран. К 1508 г. Шейх-Аулияр и его люди уже однозначно находятся в Сурожике466
[128]. Несколько лет спустя (но не позже 1516 г.) Шейх-Аулияр и его люди покинули Сурожик и поселились в Мещерском Городке (Касимове).
В 1506 г. у Шейх-Аулияра родился сын Шах-Али (Шигалей)467. Этот рожденный в Московском государстве Джучид будет неоднократно фигурировать во взаимоотношениях с Казанью в последующие десятилетия. Из татар-мусульман, сведения о которых содержат различные источники, он занимает наиболее значительное место. Его карьера была продолжительной: он был как просто военным предводителем, так и ханом Касимовского (1516–1519 гг., 1535–1546 гг., 1546–1551 гг., 1552–1567 гг.) и Казанского ханств (1519–1521 гг., 1546 г., 1551–1552 гг.)468. Брат Шах-Али Джан-Али (касимовский хан в 1519–1532 гг.; казанский хан в 1532–1535, убит в 1535 г.) занял вакантное место касимовского хана в 1519 г. (Шах-Али тогда стал казанским ханом), поэтому в 1521 г., когда Шах-Али лишился казанского трона, Василий III предоставил ему два других юрта, Каширу и Серпухов469. Он продолжил свою активную военную карьеру в 1557 г. и умер в 1567 г.470 Шах-Али не обратился в православие и не женился на представительнице московского боярства или дворянства. Это не мешало московскому правителю наделять его московскими городами — юртами, когда он не являлся казанским или касимовским ханом471.
Как я уже отметил, в 1521 г., вероятно, после мая (после прибытия в Москву из Казани после фиаско), Шах-Али получил в кормление Каширу и Серпухов472. В сентябре 1532 г. Шах-Али вновь были даны в управление Кашира и Серпухов «со всеми пошлинами»473. К этому периоду относится жалованная грамота, данная им Троицкому Белопесоцкому монастырю, об освобождении от пошлин и повинностей монастырской отчины в Каширском уезде, с изъятием крестьян от суда наместников и волостелей474
[129]. Она написана «на Кошире, лета 7041, ноября в семыйнадесять день». Что характерно, хан называет себя казанским, а не касимовским, например: «Се яз, Царь Шаалей Шаавлеярович Казанской». Это неудивительно. Управление независимым татарским юртом, каким была Казань, было много престижнее владения каким-либо московским «местом», даже таким, как Касимов (а он занимал в системе — татарских анклавов Московского государства наивысшее положение).
Для нас в грамоте особенно любопытны следующие слова:
Такоже есми игумена Сергия с братьею пожаловал: наши уланы, и князи, и мирзы, и пошлины люди, и псари, в их селцах и в деревнях не ставятца, и корму своего и конского у крестьян не емлют.
Можно заключить, что при Шах-Али в Кашире (соответственно, с большой долей вероятности можно предположить наличие подобного и в других «татарских» городах Московского государства) находилось и его татарское окружение: уланы, князья, мирзы и прочие, вероятно, частично казанские, частично касимовские475. В Кашире и Серпухове Шах-Али прожил недолго, около трех месяцев — в январе 1533 г. Шах-Али был арестован, лишен Каширы и Серпухова и был сослан вместе с женою — ханшей Фатимой — на Белоозеро476.
Летом 1543 г., находясь в Москве, Шах-Али дал Троицкому Сергиеву монастырю жалованную грамоту о беспрепятственном въезде монастырских приказчиков в каширские леса и об освобождении от пошлин монастырского суда477. Упоминаемый в грамоте Городок, по мнению Вельяминова-Зернова, является старой Каширой, лежавшей на Московской стороне, на левом берегу Оки. Видимо, летом 1543 г. Шах-Али владел Каширою, вероятнее всего, параллельно с Касимовом478.
Итак, некоторые из большеордынских выходцев, а именно представители боковых линий потомков Кучук-Мухаммеда, которым сарайский трон никогда не принадлежал (Шейх-Аулияр и его дети), были достаточно долго и прочно представлены в политической системе Московского государства, владели московскими городами и волостями — Каширою, Серпуховом, Сурожиком, даже полунезависимым татарским владением — Касимовским ханством. Видимо, они не ассоциировали себя с политической знаковостью бывшего Улуса Джучи, и довольствовались предлагаемым в виде оседлых территорий в управление. Тем более что некоторые из них (Шах-Али, Джан-Али) либо были рождены в Московском государстве, либо прибыли туда в достаточно юном возрасте, не прочувствовав вкус кочевой жизни. Однако те из них, кому волею судьбы довелось попробовать «настоящей политики» — правления в Казани, например, зачастую все же мечтали (даже в ущерб своей безопасности) об этой более завидной доле — управлении в независимых, «полноценных» татарских юртах
[130]. Видимо, память о былом величии их предков и породившей их империи культивировалась в семьях, не позволяя забывать свое предназначение.
Запросы же Москвы были и велики, и неразборчивы — она приглашала всех, кто хоть как-то проявлял к этому интерес, и материально неплохо «привечала» татарских гостей, «поднимая их истому» за счет московского податного населения.
Астраханская эмиграция в Московию и ее «места»
(1540-е — 1570-е гг.)
В дальнейшем, после политической ликвидации Большой Орды, представители сарайской ветви потомков Джучи стали концентрироваться в Астрахани. В династическом смысле Астраханское ханство
[131] стало наследником «Престольного владения». Неудивительно, что Москва стала проявлять интерес к этому образованию достаточно активно.
