В течение первых десятилетий XѴI в. основными силами, влияющими на властные реалии в Астрахани, были ногаи и черкесы (так в рассматриваемый период собирательно называли местное население Прикубанья — прежде всего адыгов). При этом примерно с 1520-х гг. Москва старалась поддерживать хорошие отношения с потомками Кучук-Мухаммеда, конкурирующими между собой за право занимать трон в Астрахани, вне зависимости от того, чьими протеже они являлись — ногаев или черкесов481.
К 1540-м гг. контакты Москвы с различными потомками Кучук-Мухаммеда, в совокупности с продолжающейся внутридинастической борьбой в Астрахани, привели к притоку Джучидов с Нижней Волги в Московское государство. В данном случае Москва использовала для повышения своего положения в позднезолотоордынском мире как объективные (проблемы в самой Астрахани), так и субъективные факторы. Именно астраханская ветвь династии была исконно «царской» — это были потомки тех, кто правил в еще едином Улусе Джучи, тех, кому принадлежал престольный трон
[132]. Именно им принадлежала харизма династии. Эта харизма могла быть очень полезна Москве для утверждения своего нового статуса в позднезолотоордынском мире. И именно Астраханское ханство (без поддержки ногаев или черкесов) являлось самым слабым из всех наследников некогда единой империи в военном отношении, поэтому весьма нестабильным для положения ханов. Данные факторы не могли не учитываться Посольским приказом и его прототипами при выработке стратегии отношений с потомками Кучук-Мухаммеда.
Первым из астраханских Джучидов, оказавшихся в Московском государстве, был султан Ядгар бин Касим (будущий последний казанский хан). По всей видимости, Ядгар оставался в Астрахани во время беспорядков 1530-х гг. В 1542 г. летописи сообщают, что московский посол, возвращающийся из Астрахани, принес новость о том, что Ядгар вскоре прибудет в Московское государство483. К июлю 1542 г. он действительно прибыл в Москву, по пути остановившись в Мещерском Городке (Касимове), чтобы повидаться со своим третьим кузеном, Шах-Али484. Как и другие добровольные эмигранты предыдущих десятилетий, Ядгар стал участвовать в военных кампаниях великого князя485.
Около 1550 г. Ядгар покинул Московское государство (прожив там восемь лет) и прибыл в один из ногайских лагерей (сестра Ядгара была замужем за одним из ногайских мирз)486. Точные обстоятельства отъезда Ядгара из Московии не отражены в дипломатических источниках. Последствия этого, однако, привели к неприятностям для Москвы. Вскоре после его прибытия в Степь ногайская фракция, принявшая Ядгара, объединила свои усилия с антимосковской фракцией в Казани для свержения казанского хана Шах-Али, протеже Москвы. Когда Шах-Али бежал из города в марте 1552 г., Ядгар был избран ханом.
Ядгар был низвержен в октябре 1552 г., после завоевания ханства московскими войсками. Хан вновь оказался в Московском государстве, только в новом для себя статусе пленника. Однако Ядгар имел влиятельных родственников в Степи — ногаев, которые стали ходатайствовать за него. Вскоре Иван Грозный простил «провинившегося» хана. В речи к бию ногаев Исмаилу Иван IѴ через своих послов так пояснил подробности милости, оказанной хану:
…волю ему дали, и юртом ево устроили (выделено мной. — Б. Р.), и в своей вере поволили ему быти, и женили его487.
Действительно, к февралю 1553 г. хан обратился в христианство — по своей собственной воле, как настойчиво заверяла Москва488. В этом же месяце с большой помпой и церемониями он был женат на Марии Клеопиной-Кутузовой, дочери Андрея Михайловича489. К лету этого же года Ядгар, теперь уже называемый в разрядных книгах «царем Симеоном казанским», был снова в строю московской армии490. Он был полностью «прощен».
Ядгар-Симеон продолжал участвовать в военных действиях Москвы вплоть до 1565 г.491, года его смерти (умер 26 августа 1565 г.). Он был поселен в Звенигороде492; возможно, именно его имел в виду Иван Грозный под «юртом». Наделение Звенигородом, который до этого был удельным владением членов великокняжеской семьи, формирование его собственного двора, свадьба на представительнице знатной боярской семьи, военные назначения — все это ставило Симеона на один уровень с ближайшими родственниками царя, последними удельными князьями Московского государства493. Летописец «Царственной книги» заметил, что отношение к нему такое же, как и к удельным князьям494.
На примере судьбы Ядгара-Симеона мы можем наблюдать переплетения политических историй позднезолотоордынского пространства. Будучи родом из Астраханского ханства, он имел тесные родственные связи с ногаями, восемь лет проживал в Московском государстве, служа великому князю и царю, затем, по всей видимости, решил повысить свой статус, став казанским ханом. Потерпев фиаско в своем последнем амплуа, он вновь попал в Москву. Она, крестив его, при этом достаточно щедро содержала его, не проявляя ненужной нетерпимости и мстительности. Почти все позднезолотоордынские государства, как татарские, так и Москва, оказались вовлеченными в политическую судьбу последнего казанского хана. На его примере можно видеть, что ситуация с взятием Казани, как и в целом политическая ситуация внутри всего позднезолотоордынского пространства, имела намного больше нюансов, нежели это бывает представлено в обобщающих трудах и националистически заряженных брошюрах.
К концу 1540-х гг. другой представитель династии потомков Джучи, Дервиш-Али бин Шейх-Хайдар бин Шейх-Ахмед, также прибыл в Москву из Астрахани (в 1548 г. он содержался в Москве)495. Он недолгое время правил в Астрахани (октябрь 1537 — лето 1539 гг.) при поддержке ногаев. В дальнейшем он вторично правил там в 1554–1556 гг.496 Летом 1539 г. Дервиш был вынужден бежать к своему родственнику (дяде по матери), ногайскому мирзе Исмаилу, а от него в Москву, где был пожалован и стал жить в Темникове497. К зиме 1548–1549 гг. он оказался в Москве.
Как пишет В. В. Трепавлов, «жил он сытно, но скучно». В разговорах он осторожно сетовал на то, что государева жалованья ему платят много, «толко сижу во дворе в закуте. И государь бы пожаловал: ослободил поездити по полю погулять, чтобы как ветру позаняти». В таких случаях ему позволяли проехаться по окрестностям в сопровождении стражи498. При этом Дервиш-Али среди ногаев слыл преданным им династом, поэтому они с каждым своим посольством просили московского царя отправить его обратно в степи499.
Зимой 1548–1549 гг. в Москву прибыло посольство от бия Шейх-Мамая бин Мусы с просьбой разрешить Дервишу-Али посетить бия, а также свою мать и жену в ногайском лагере500. Москва согласилась на это, но только при двух условиях: что Дервиш-Али принесет клятву верности Москве перед отправлением и что он возвратится в Московское государство после окончания визита. Со своей стороны, Дервиш-Али и не изъявлял особого желания уехать из Москвы. Он неоднократно заявлял о своем предпочтении Московского государства, однако Иван IѴ настоял на его визите, обещая, что когда он возвратится, он «устроит его»501.
