В 1492 г. Менгли-Гирей писал Ивану III, заявляя, что он (хан) слышал, что Иван обещал юрт Джучидскому султану Мухаммед-Шейху бин Мустафе (Мамишек) при условии, что «на мое (Ивана III. — Б. Р.) дело здесе живучи служил бы еси»530. Однако данные слова являются всего лишь переданным из третьих уст заявлением Ивана, и, естественно, могли быть сильно искажены в процессе передачи и потому не являются свидетельством того, что Иван приглашал Мамишека «служить». О чем действительно свидетельствует данное заявление, так это о том, что крымский хан вполне мог быть в курсе того, что юный султан-Джучид мог служить великому князю531, и это не вызывало у него протеста.
Важным моментом является то, что в прямой корреспонденции между великими князьями и Джучидами-эмигрантами (либо потенциальными иммигрантами) термин «служба» длительное время старательно избегался. Отношения «службы», несомненно, подразумевают однозначное подчинение слуги господину. По-видимому, эти «служебные» отношения принимались сторонами только тогда, когда обе стороны осознавали явное неравенство в своем статусе относительно друг друга. Судя по всему, осознание такого неравенства в отношениях между великими князьями и Джучидами не возникало ранее середины XѴI в.
На мой взгляд, дипломатическая переписка с татарским миром отражает политические реалии того времени (до середины XѴI в.) в отношениях Москвы с Джучидами (сотрудничество, взаимное использование, иногда фактическая служба Джучидов, формально не заявляемая); в контактах же с третьими сторонами Москва выдавала желаемое за действительное (безусловная служба татар Москве), существенно опережая время. Проще говоря, Москва не решалась подтасовывать факты в этом вопросе, контактируя с позднезолотоордынскими государствами, так как тут же получила бы резкую обратную связь не только словом, но, возможно, и делом (этого не стоило исключать со стороны Крыма). Третьи же стороны не были жизненно заинтересованы в ранжировании положения Москвы и татарских государств относительно друг друга и потому спокойно смотрели на приукрашивания и откровенную ложь со стороны официальных лиц Посольского приказа и его прототипов, только изредка сетуя на эти диссонансы, переписываясь непосредственно с татарским миром532.
Из-за неудобности термина «служба» должна была быть изобретена альтернатива «служебным» отношениям. Необходимость в ней возникала тогда, когда татарин высокого ранга находился на подвластной великому князю территории Московского государства, но они не мыслили себя как неравноправных партнеров. В этой ситуации консенсусом могло быть установление отношений «послушания». В таком случае один из двух партнеров соглашался «подчиняться» другому, особенно в военных предприятиях. В отличие от «службы», здесь не присутствовал оттенок явного понижения статуса одного партнера по отношению к другому, выраженный, например, в фразе «прямой слуга» или акте коленопреклонения533.
Если шерть Абд ал-Латифа Василию III 1508 г. характерна для отношений между Джучидами-эмигрантами и великими князьями в целом, то можно признать, что отношения «послушания» в них явно присутствовали. В многочисленной документации, сопровождавшей переговоры и непосредственное принятие данной шерти, ни разу не указана «служба» Абд ал-Латифа; ни разу он не преклонил колен перед великим князем, ни разу не назвал себя «прямым слугой» московского правителя или как-либо по-иному явно признал свое приниженное положение перед последним. Однако он обещал следующее:
…и быти мне Абды Летифу царю послушну во всем тебе великому князю Василью Ивановичю всеа Русии534.
Данные слова явно контрастируют с клятвами того же времени, приносившимися знатными московскими боярами и другими приближенными ко двору людьми, в которых они смиренно выказывают свою верную службу великим князьям535.
К середине XѴI в. влияние великого князя стало достаточно велико для того, чтобы в отношениях с Джучидами начал присутствовать вариант «служебных» связей. Одно из свидетельств этого мы находим в отношениях с астраханским ханом Дервишем-Али бин Шейх-Хайдаром. Зимой 1548–1549 гг. Москву посетило ногайское посольство с запросом разрешить Дервишу-Али посетить ногайские кочевья. Во время аудиенции, при которой ногайское предложение было озвучено перед ханом, произошло следующее:
Став на коленях (Дервиш-Али. — Б. Р.), учал говорити речь. И царь, и великий князь велел ему говорити стоя536.
Дервиш-Али продолжил следующей просьбой:
Чтоб ты, государь, пожаловал меня: взял к себе в службу… И яз, государь, тебе везде холоп и служити рад, сколько моя мочь537.
Однако Иван Грозный отказался выполнить просьбу Джучида, предложив ему как альтернативу совершить визит к ногаям:
И, видевся с Ших-Мамаем, приедешь к нам служити, и мы тебя тогды пожалуем: в службе себе примем и устроим тебя538.
Ситуация стала достаточно резко меняться после взятия Казани в 1552 г.: в течение 1550-х гг. дипломатические источники начинают более регулярно говорить о приездах Джучидов на «службу» великому князю. Когда, к примеру, бий ногаев Исмаил просил Ивана IѴ о снисхождении к плененному казанскому хану Ядгару бин Касиму, тот отвечал следующим образом:
А что еси писал к нам о Едигере царе, и тебе и наперед сего ведомо, что Едигеря царя тебя для есмя пожаловали и лиха ему никоторого не учинили твоей же для дружбы, что ты к нам прямой друг. И мы ево тебя [для] юртом устроили по тому ж, как и Шигалея царя. И Едигерь царь нам бил челом, похотел в нашей вере быти и нам служити, и мы ему волю дали. И он своею волею в нашей вере учинился. А не мы ево изневолили, сам похотел. И Едигерь ныне в нашей вере. А по нашей вере зовут ево Семеном и женился в нашей земле, и из нашие земли никуды ехати не хочет539.
Другой пример можно найти в опасной грамоте султану Касбулату (Хаспулат-Гирей бин Даулет-Гирей). В 1558 г. до Москвы дошли сведения, что он вместе с другим беглецом из Астрахани Бекбулатом (известным также как Кам-Булат) пребывал в ногайских кочевьях, но желал переместиться в Московское государство.
Касбулату царевичю слово то. Бил нам челом брат твои Семен-царь, что хочешь ехати к нам служити, а нам бы тебя пожаловати своею любовью, прислати бы к тебе своя опасная грамота. И мы, являя к тебе свою любовь, свое жалованье — опасную грамоту к тебе послали. И ты б по сеи нашей опасной грамоте поехал к нам служити. И как, Бог даст, будешь у нас, и мы тебя своим жалованьем пожалуем, и устрой тебе в своей земле учиним540.
Это письмо содержит первое приглашение к Джучиду, находящемуся за пределами Московского государства, приезжать именно служить великому князю и царю541.
Судя по всему, Касбулат не откликнулся на приглашение Москвы, хотя так сделал Бек(Кам)-Булат, возможно, со своим сыном Саин-Булатом. Так же сделал и брат Кам-Булата, Тохтамыш бин Бахадур, который прибыл примерно между 1556 и 1557 гг. (упоминается до 1562 г.542). Интересно, что, в отличие от опасной грамоты к его брату Касбулату, письмо Ивана IѴ к Тохтамышу не содержит упоминания о «службе»:
