В отличие от брата Эль, судя по всему, избежал рискованных конфликтов и верно служил новому сюзерену в военных походах. При Эле постоянно пребывали его сыновья Сююш и Бай. Третий, Чин, до конца XѴI в. находился в Сибири, при дворе разгромленного хана Кучума. Убедившись в безнадежности его борьбы за восстановление Сибирского ханства, Чин решил присоединиться к отцу. В конце 1595 г. он со стадами и подданными подошел к Тобольску. В Москву была направлена челобитная мирзы с просьбой разрешить ему поселиться в Романове. Царь повелел препроводить Чина к Элю570. Тут же посольские дьяки
[141] написали грамоту к Кучуму, где ставили хана в известность, что «наше царское величество пожаловали Чин мирзе городы и волостьми и денгами, и ныне нам… служит»571. «Города и волости» — это, конечно, доля в Романовском уделе, хотя до смерти отца Чин не выделялся имущественно из общих владений семьи. Эль скончался в 1611 или в 1612 г.572.
Летом 1560 г. у Исмаила побывал московский посол П. Совин. Бий выдал ему сидевших у него в заточении двух «Уразлыевых» — Пулада и Бабаджана — с просьбой увезти их в Москву. Одновременно сына Исмаила посетил другой посол, С. Мальцов, к которому явился старший брат упомянутых мирз, Тимур, и тоже попросил — уже добровольно — взять его в Московию. В сентябре 1560 г. трое братьев предстали перед Иваном IѴ573. В 1561 г., таким образом, появились в Москве мирза Тохтар бин Ураз-Али с братьями и семьюдесятью человеками свиты574.
Осенью 1564 г. летопись датирует приезд «из Нагай» Айдара бин Кутума бин Шейх-Мухаммеда с отрядом в пятьдесят человек575. Вероятно, его сопровождал брат Али, так как в дальнейшем оба мирзы упоминаются и действуют, как правило, вместе. Мирзы встречали при кремлевском дворе достойный прием. Как и дети бия Юсуфа, они воспринимались в качестве «Уразлыевых детей княжих, которых отцы на Нагайском юрте были государи»576. Оставшиеся в Московии Уразлыевы и Кутумовы были удостоены поместий в Романовском уезде. Дозорная книга 1593/94 г. называет в качестве романовских землевладельцев Бабаджана и Тимура («Бобеизяна» и «Темира») Уразлыевых, Эля («Иля») Тохтарова, Айдара, Али и Никиту Кутумовых577.
Несмотря на то что душой ногаи явно не желали ехать на службу в Московское государство, голова их часто побуждала к этому: гарантированный доход и безопасное проживание выглядели достаточно привлекательно для знати распадающейся Ногайской Орды. Московское правительство тоже было заинтересовано в увеличении количества подданных, которые могли принести пользу, как политическую, так и военную. Оно стремилось предоставлять им места для поселения не в столице, а на окраинах государства, гарантируя сохранение их жизненного уклада и безопасность:
А мы вам всем (ногайским мирзам. — В. В. Трепавлов) и вашим людем дадим место на украйне в Мещере, где вам пригоже кочевати, и устрой вам учиним, как вам мочно быти бесскорбным578.
Как правило, ногаи селились компактно; отрыв от привычного окружения, от своих начальников и соплеменников грозил столкновением не только с дискомфортной для кочевых татар культурно-исторической средой, но и с произволом местной администрации579.
Убедившись в лояльности новоприезжих подданных, царь назначал им большое жалованье, несравнимое с их бывшими скудными доходами в кочевьях. Данное обстоятельство было еще одним стимулом для переезда тюркских аристократов в страну «Белого царя» и предметом ревности и раздражения со стороны правителей Орды. В 1563 г. Исмаил просил у Ивана IѴ «годовое» (ежегодные денежные выплаты) для себя в размере 500 рублей со следующей мотивировкой:
Тем мирзам, которые от нас ездят к тебе от голоду и от нужи, и тем (мирзам. — Б. Р.)… даешь рублев до четырехсот и до пятисот580.
Основной формой вовлечения ногаев в сферу московской политики являлось соучастие их в военных кампаниях581. Наиболее интенсивно ратники из заволжских степей использовались Москвой в 1560–1570-х гг. во время напряженного противостояния с Речью Посполитой. Претендовать на какие-либо внешние троны ногаи в силу своего нечингисидского происхождения не могли, кандидатов на бийское место в Ногайской Орде было предостаточно и из внутренней среды, поэтому их многочисленные отряды активно использовали как военную помощь.
Особенностью ногайских выездов в Москву являлось их периодическое возвращение на родину. Действительно, если потомкам казанских, астраханских и позднее сибирских династов просто некуда было возвращаться после присоединения их юртов к Московии, то Ногайская Орда, несмотря на неуклонное ослабление, до 1630-х гг. сохраняла территорию собственных кочевий, на которую могли переходить мирзы, по каким-либо причинам оставлявшие службу царю582.
О том, в каких условиях и с каким настроением жили мирзы в Романове, можно узнать из дневника доверенного гонца шведской королевы Станислава Немоевского, везшего ее драгоценности в Москву для продажи Лжедмитрию I. В декабре 1606 г. Немоевский проезжал через Романов и застал там Эля (Zille).
Когда однажды мы послали к нему продать некоторые вещи для съестных припасов, он, мужчина уже лет шестидесяти, с грустью сказал нашим: «Вы еще можете вскоре отсюда выехать по окончании настоящей войны, на которой у меня, у несчастного, убили сына. Но я, прибывши сюда добровольно лет сорок назад, бог весть, увижу ли еще свою отчизну». Он желал было и далее говорить, но пристав (русский. — В. В. Трепавлов), что был с нами, приказал ему молчать383.
На мой взгляд, это красноречивое свидетельство печальной «политической пенсии» представителей прежних гегемонов позднезолотоордынского мира, выраженное через человеческие эмоции, — маркер смены основных игроков внешнеполитической сцены. В этой цитате отражен закат средневекового татарского мира, окончательно наступивший в XѴII веке.
Итак, ногаи выезжали в Московское государство не от хорошей жизни — они были образцовыми кочевниками и мыслили себя только таковыми, а в новых условиях им приходилось «оседать на землю», что в их среде считалось непрестижным и неуважаемым. Иногда их попросту высылал в Москву правящий бий с целью обеспечения собственной безопасности. Сытостью проживания царь и великий князь заменял им свободу. Основной пользой от их проживания в Московском государстве было их участие в военных кампаниях. Иногда московскому правителю они были нужны как «резервные» бии (это случалось редко). Почти все знатные ногаи выезжали со своими людьми (как минимум 50–70 человек).
Романов же как «татарский» город был нужен лишь для того, чтобы хоть куда-то селить прибывавших в Московское государство ногаев. Он не играл какой-либо фактической роли во внешней политике Москвы, не являясь «юртом», как Касимов (в значении тронного места, места правителя). Видимо, причиной тому было то, что он появился на внешнеполитическом небосклоне Москвы уже после кардинальной смены ситуации в позднезолотоордынском мире, после военных захватов Казани и Астрахани. Его обитатели уже не возвращались в «большую политику», в отличие от непостоянных царственных гостей Каширы, Серпухова и других подобных городов. В целом Романов не являлся «юртом» как таковым, так как в нем сидели не Чингисиды, а представители более низкой страты
[142] позднезолотоордынской иерархии — клана Мангыт. При этом ногаи жили в городе постоянно на протяжении 1564–1656 гг. Видимо, это было вызвано в том числе и тем, что начиная с 1550-х гг. нестабильность в Ногайской Орде была постоянной, и практически все время находились персоны, желавшие покинуть ее пределы.
