Неудивительно, что к этому времени Москва стала позволять себе «забывать» свое прежнее зависимое положение от татар, открещиваясь от него, как от чего-то никогда не существовавшего. Однако она делала это только в общении с третьими сторонами, но никогда в контактах с самим татарским миром. В 1566 г. в контексте претензий Москвы на Ливонию литовский представитель трезво заметил, что довод, что Ливония является вотчиной московских государей только потому, что ее «воевывали» прежние московские правители, абсурден. Развивая свою мысль, он язвительно спросил московских послов:
…а в кроникех написано, что в прежние лета Татарове и Москву воевали и иные места, и Татаром те места вотчиною не називати ли?
Ответом ему была гневная отповедь:
…мы того не слыхали, чтобы Татарове Москву воевывали, того не написано нигде (выделено мной. — Б. Р.), а в свои кроники что захотите, то пишете, тех речей безплодных нечево и говорити612.
К концу XѴI в. более чем трехсотлетняя история взаимосвязей Степи и Москвы превратилась для последней в «безплодные речи».
х х х
Первыми Чингисидами, которые, согласно летописной информации, провели около трех лет (примерно 1407–1410 гг.) на территории Московского великого княжества, стали сыновья хана Тохтамыша бин Туй-Ходжи, который с 1380 г. до своей смерти в 1404 (1406) году. был политически активен во всем Дешт-и-Кипчаке. Когда беклербек Эдиге бин Балтычак преуспел в интронизации своего марионеточного Джучида на сарайском троне в 1407 г., Тохтамышевичи бежали из Степи в «земли Руси». Источники хранят молчание, где находились Джучиды в течение этих трех лет. Видимо, они воспринимали свое пребывание в Московии как кратковременное, мечтая вернуться в сарайские просторы.
Основная часть ордынской «эмиграции» первой половины XѴ в. в Московское великое княжество была связана с именем бывшего сарайского хана Улуг-Мухаммеда бин Ичкеле-Хасана. Два крупных военных поражения Василия II — Белев 1437 г. и Суздаль 1445 г. — вынудили его принять татар на свою территорию. Результатом суздальского поражения Василия стало образование Касимовского ханства — между Василием II и Улуг-Мухаммедом возник новый вид соглашения, в соответствии с которым джучидское окружение последнего обосновалось в Московии для длительного пребывания. К 1473 г. Иван III ожидал уже перманентного притока Джучидов в свою страну.
Период 1400–1473 гг. можно обозначить как первый этап «сотрудничества» Москвы и Джучидов. Его характерной особенностью было то, что приезды и оседания Чингисидов были инициированы Ордой и юрты им либо не выделялись (как Тохтамышевичам), либо выделялись по требованию ордынского сюзерена как результат каких-либо «провинностей» московской стороны (как Касиму бин Улуг-Мухаммеду).
В 1470–1490-е гг. Москва начала уже осознанно завлекать к себе потомков Чингис-хана, переживавших не лучшие времена в Степи: она осознала, что из неудач своих недавних противников можно извлечь политические выгоды. По всей видимости, в это время курирующие татарские дела официальные лица уже пришли к мысли о возможности добровольного (со стороны Москвы) пожалования этих персон московскими городами, выдаваемыми как средство содержания Чингисидов. Но в этот период данная практика еще не получила широкого распространения. При этом великий князь старался заполучить к себе лиц, политический статус которых в Степи был очень высок: часто это были представители Крымского ханства и Большой Орды. Однако статус марионетки московского правителя их зачастую не устраивал.
Позже, в 1500–1540-е гг., выходцы из Большой Орды были достаточно долго и прочно представлены в политической системе Московского государства. Характерно, что осесть в Московии и жить под опекой великого князя были готовы лишь Джучиды, выехавшие в Москву уже в преддверии ликвидации Большой Орды как политического организма. Они уже не были свидетелями даже остатков прежней славы Улуса Джучи и не являлись фактическими правителями юрта.
К последнему десятилетию XѴ в. мусульманские династы Степи стали воспринимать Московское княжество как источник материальных благ. Теперь речь стала вестись о территориальных пожалованиях, которые ожидали Джучидов по приезду в Московию. К 1490-м гг. как Москва, так и татарские государства стали осознанно воспринимать московские города как «точки взаимосвязи» Московской Руси и Степи, как то, что одни намеренно предлагают как элемент привлечения к себе и как в некотором роде «способ оплаты» предоставляемых услуг, а другие — как трансформировавшуюся разновидность дани, которую им до сих пор должны. В дипломатических источниках эти выделяемые эмигрантам из Степи территории обычно обозначались двумя терминами: «юрт» и «место».
К первым десятилетиям XѴI в. Московское государство стало широко известно среди элиты позднезолотоордынского мира как источник таких «удельных» юртов, а великий князь московский как лицо, уполномоченное выделять их. К середине XѴI в. царь и великий князь вполне вжился в роль «юртодателя» и очень ясно представлял себе ту целевую группу Pax Mongolica, которой предназначались данные города.
Падение двух татарских государств — Казани и Астрахани — разделило историю московско-позднезолотоордынских связей на две части. Еще до этого происходило постепенное изменение ракурса этих отношений. Первой точкой отсчета этих изменений можно считать 1530-е гг. В это время в Касимовском ханстве происходит внедрение «параллельной», подчиняющейся Москве, администрации. Вторая точка изменений — само взятие татарских юртов в 1552–1556 гг. Третья — 1567 г. — назначение властью и волей Москвы хана в Касимове.
После взятия Казани и Астрахани поток Джучидов в Московию не уменьшился: теперь они стали воспринимать Московское царство как место постоянной дислокации, более удобное в сравнении с родиной. Москва же решила экстраполировать свои дипломатические успехи на новые горизонты: еще сильно было в военном отношении Крымское ханство, и говорить с ним с позиции силы было небезопасно.
С конца 1560-х гг. требование «уступки» Астрахани стало главной темой московско-крымских отношений. Планы посадить в Астрахани младших Гиреев под московским протекторатом время от времени возникали и у Ивана IѴ. В Москве реально учитывали возможность перехода Нижнего Поволжья под номинальный крымский контроль: Иван IѴ предполагал превратить Астрахань в некое подобие Касимовского ханства.
Когда в результате очередного династического конфликта в Крыму летом 1584 г. на Северный Кавказ бежали три брата — хан Саадет-Гирей и султаны калга Мурад-Гирей и Сафа-Гирей, дети хана Мухаммед-Гирея II, изгнанные их дядей Ислам-Гиреем II, в Москве начал зреть коварный план. После долгих и сложных переговоров летом 1586 г. султан Мурад-Гирей водворился в Астрахани в качестве брата законного крымского «царя» Саадет-Гирея и одновременно Чингисида, призванного консолидировать «под рукой московского царя» мирз «Казыева улуса» и Больших ногаев. Понятно, что в Астрахани султан практически не мог действовать самостоятельно: воеводы всячески опекали царевича, в том числе и через приставленных к нему переводчиков.
