При этом для различных периодов взаимоотношений Москвы и позднезолотоордынских государств список этих городов и их политический статус (уровень престижности в Степи) был различным. Я буду говорить только о тех городах, которые постоянно фигурируют в дипломатической переписке между московскими и татарскими правителями, то есть тех городах, которые имели вес в самой Степи. Города, жаловавшиеся только крещеным представителям татарской знати, в список не вошли по причине выбывания их владельцев из рядов собственно татарской элиты
[152] — крещеные представители знати полностью теряли права на какой-либо престол в мире Степи и в целом переставали представлять его.
Для периода 1430-х гг. — 1512 г., «эпохи Касимовского ханства», которую можно разбить на два более мелких временных отрезка (с 1430-х гг. по конец 1470-х гг. — реликтовый период отношений с «остатками» Орды; с 1480-х гг. по 1512 г.
[153] — период трансформации прежней практики «сюзерен (Орда) — вассал (Москва)» в псевдоравноправные, «братские» отношения), список городов, на мой взгляд, выглядел так:
1430-е — 1470-е гг. — Касимов (Городец Мещерский), Звенигород, Новгород-на-Оке;
с 1480-х гг. по 1512 г. — Касимов (Городец Мещерский), Кашира, Звенигород, Юрьев-Польский, Серпухов, Сурожик, «Андреев Городок Каменный», Хотунь.
Для периода «юртов» (1512 г. — 1560-е гг.) города можно ранжировать следующим образом: Касимов (Городец Мещерский), Кашира, Юрьев-Польский, Звенигород, Сурожик, Серпухов.
Для постордынского этапа (1567 г. — приблизительно до конца 1590-х гг.) список радикально сокращается ввиду постепенного «сворачивания» практики пожалования городов татарам в управление и сведения ее к практике пожалования только доходами с городов (финансовое управление): Касимов, Романов, Руза; фактически же на этом этапе московско-позднезолотоордынских отношений ни один из указанных городов уже не обладал политическим престижем ни в Степи, ни в самом Московском государстве; практика испомещения татарской элиты превратилась в фикцию, что подтверждает приглашение крымских султанов, которых под любыми предлогами старательно избегали в Московии после 1512 г., в Касимов и даже в Астрахань, бывшую еще совсем недавно столицей полноценного позднезолотоордынского юрта. Учитывая специфический характер Астрахани в этом списке621, считаю, что ее присутствие в «политическом торге» между Крымом и Москвой, как, впрочем, и присутствие Касимова, говорит нам только о том, что на данном этапе отношений между Москвой и Степью уже никакие города не были престижны и политически востребованы; эта практика превратилась в бутафорию.
Касимов
[154]
Я, как, впрочем, и другие исследователи623, рассматриваю Касимов как некий «полигон», на котором Москвой апробировались формы содержания татарской элиты. Полагаю, другие татарские владения Московии были «отпрысками» Касимовского ханства. Возможно, именно из-за «занятости» касимовского трона других Джучидов испомещали в иных московских городах. Аналогом же всех юртов выступало именно Касимовское ханство. Тем более что это единственный город, в котором почти постоянное присутствие татарских ханов и султанов продолжалось более двухсот лет. Вероятно, взаимоотношения проживавших там Чингисидов с московскими великими князьями основывались не на жалованных, а на договорных (шертных) грамотах624.
Ниже я сделаю несколько замечаний по поводу Касимова, которые не нашли отражения в моей первой монографии625.
Мещера отличалась значительной этнической и политической неоднородностью состава её населения и знати. Она обладала особым статусом в составе Московского княжества626. Первоначально здесь проживали финно-угорские племена. Возможно, одно из них и дало свое имя рассматриваемой территории — Мещера. Славянская колонизация края началась, по-видимому, не ранее Х-ХІ вв.627 В городе проживало и славянское население. С султанами прибыл достаточно крупный военный отряд, который логично именовать «двором». На его содержание требовались значительные средства. При этом во владение выезжим в Московию Джучидам и Мангытам давались не только города, но города «с волостьми». Это означало, что Джучид принимался со всем своим двором, а волость предназначалась именно для кормления этого двора.
Как показывают источники, употребление термина «Мещера» меняется в зависимости от продвижения границ Московского великого княжества на восток на протяжении ХІѴ-ХѴІ вв.628 Историческая область Мещеры (Мещерский уезд) в границах XѴI в. включала в себя территории, часть из которых в ордынские времена входила в состав русских княжеств (западная часть Мещеры), другая часть — это бывшие территории самой Золотой Орды вместе с населявшим их татарским и мордовским населением (восточная часть Мещеры)629.
Интересно, что восточная окраина будущего Московского государства в духовной грамоте 1401 г. серпуховского и воровского князя Владимира Андреевича представляется в виде двух компонент: «Мещеры с волостми, и что к ней потягло» и «места Татарския и Мордовския»630. Эта формула фактически не изменилась и через сто лет: к началу XѴI в. в духовной грамоте великого князя Ивана III (1504 г.) указаны: «Мещера с волостьми, и з селы, и со всем, что к ней потягло, и с Кошковым» и окончательно вошедшие в состав Московского государства мордовские земли — это «князи мордовские все, и з своими отчинами»631.
Картина этнополитического устройства Мещеры значительно усложнилась фактором пожалования в середине XѴ в. «Мещерского городка» царевичу Касиму.
По всей видимости, историю Касимовского ханства, или Мещерского юрта (1445–1552 гг.; период после завоевания Казани и до середины XѴII в.632 я не могу рассматривать как историю ханства; это скорее история своеобразной «этнической» провинции Московского государства, но никак не субъекта внешнеполитической сцены), можно хронологически разделить на три основных этапа, на протяжении которых политический статус данной территории и, как следствие, система управления ею (и система взаимодействия татарской и московской администрации соответственно) менялись.
Первый период (1445–1486 гг., т. е. время правления потомков Улуг-Мухаммеда бин Ичкеле-Хасана633
[155]) можно обозначить как «древнейший», или «реликтовый» (в смысле близости дискурсу «классических» ордынско-московских отношений периода 1237–1350-х гг.). На данном этапе сохранялась как формальная, так в значительной мере и фактическая зависимость московских правителей от глав государств-наследников Золотой Орды, и это сильно влияло на ситуацию в Касимове. Полагаю, что общие вопросы военного, финансового и административного управления всей территорией и населением (включая и православное) Касимовского ханства634, т. е. не только территорией непосредственно Касимова, но и городами, «тянувшими» к Касимову и управлявшимися вассальными касимовскому владельцу татарскими князьями, решались татарской элитой во главе с касимовским правителем. Московская администрация на территории Мещерского юрта имелась, но она выполняла всего лишь роль посредника и непосредственного исполнителя указаний татарской знати. Документальных подтверждений данной гипотезы на текущий момент нет635
[156], однако общая логика исторического развития Мещеры и отношений Орды и Москвы привели автора к этим предположениям.
