Интересно, что иногда отъезд-приезд знати в Крым из Касимова и обратно происходил без санкции и ведома правителя Мещерского юрта, который о некоторых случаях мог просто не знать: сношения между Крымом и Москвой по поводу феодальной знати Касимовского ханства в ряде ситуаций шли напрямую между правителями Крымского ханства и Московского государства, минуя «посредников» в виде вассального Москве хана Касимова. Так, в посольстве от хана Менгли-Гирея к Ивану III от ноября 1491 г. послы говорили от имени хана:
Да говорили о Мардане о князе (см. выше. — Б. Р.), чтобы деи его пожаловал князь велики отпустил, а Нурдовлат бы деи царь не ведал (выделено мной. — Б. Р.)844.
Как видим, московские князья приглашали к себе не только Чингисидов, но и представителей второй — бекской (княжеской) страты — потенциальных карачи-беков, чтобы рассчитывать на них впоследствии.
Иногда в Касимов попадали и сейиды
[186]. К примеру, в «памяти» послу в Крым Василию Григорьевичу Морозову от 1509 г. (время правления в Крыму Мухаммед-Гирея I бин Менгли-Гирея и Василия III в Москве, когда вынужденная «дружба» предыдущих правителей стала достаточно быстро уходить в небытие) говорится о «Хозяк-сеите» (сейид, «наш богомолец») и «Казы-Мансыре»:
А нечто вспросит царь (Мухаммед-Гирей. — Б. Р.) о Хазяк-сеите: о чем князь великий ко мне Хозяк-сеита не отпустил? И Василью молвити царю: государь наш (Василий III. — Б. Р.), господине, Хозяк-сеитю на то давал волю, как он похочет, а ведомо то и Магмедше-князю
[187]; и он похотел служить у нашего государя, и государь наш, господине, и жалует его. А как, господине, он у нашего государя, и он слуга государю нашему, да и тебе; там у тебя хто, и он тебе слуга, да и государю нашему слуга.
А вспросит царь Василья о Казы-Мансыре, и Василью говорить: Казы-Мансырь, господине, бил челом государю нашему, чтобы его отпустил ко царевичю в Городок; и князь великий, господине, по его прошению, отпустил его ко царевичю, и жалует его, господине, государь наш, да и царевичю потому же, как наперед того его жаловали846.
В первом случае речь идет о верховном сейиде разрушенной Менгли-Гиреем в 1502 г. Большой Орды Хаджи-Ахмеде («Хозяка»), который вместе с бежавшими с ханом Шейх-Ахмедом большеордынцами оказался вначале в литовских владениях847, а затем — на подконтрольной Москве территории (очень вероятно, что в Касимовском ханстве). Судя по всему, он пожелал остаться в Московском государстве — в Касимове. Этот сейид пользовался одинаковым почетом и в Большой Орде, и в Крыму. В 1515 г. его уже не было в живых848.
Характерна следующая фраза документа: «А как, господине, он у нашего государя, и он слуга государю нашему, да и тебе (выделено мной. — Б. Р.)», где как бы проступает мысль о двуединстве сюзеренитета над данным лицом как Крыма, так и Москвы (после попадания в Московское государство). Представитель крымской знати оставался подданным Крыма, но находился во власти Москвы. Позже хан объяснял, для чего он просит сейида у великого князя: «где у него (сейида Хозяка. — Б. Р.) братья были, да все отошли, а юрты их порожни»849, то есть в результате смерти или отъезда его крымских родственников некому управлять крымскими улусами данного сейида.
Второй случай свидетельствует о крымском выходце, представителе клана Ширин «Казы-Мансыре», который сменил сюзерена с крымского хана на касимовского султана Джаная крымской династии тех же Гиреев, под патронатом великого князя
[188]. Данное действие не вызвало внутреннего протеста ни у лица, его совершившего, ни у его старых (крымский хан), ни новых (касимовский султан и московский великий князь) патронов.
Есть некоторые опосредованные данные о наличии права отъезда и у самих касимовских правителей. Обещая в 1515 г. «опочив» для крымского султана Ахмед-Гирея бин Менгли-Гирея в Московии, Василий III обещал принять Ахмеда с детьми и со всеми людьми, обещая ему и свободный отъезд в случае его желания:
А приехати тебе к нам и твоему сыну и всем твоим людем и отъехати от нас доброволно без всякие зацепки851
[189].
В 1515 г. место «опочива» не оговаривалось, но в декабре 1517 г. Ахмеду была обещана Мещера852.
Крымский хан Мухаммед-Гирей I бин Менгли-Гирей напоминал Василию III в 1517 г.:
Ано из Мещеры люди шли к нам служити, а от нас в Мещеру853.
Так постоянно шел отъезд и приезд высшей прослойки населения позднезолотоордынских государств из одного в другое, в том числе и в вассальные Москве.
Это обоснованно — этнические процессы, происходившие в татарских государствах в XѴ — сер. XѴI вв., не были изолированными, не протекали в рамках лишь отдельных ханств. Перед нами совершенно необычный социальный механизм, сложившийся еще в рамках Золотой Орды854. Этот механизм, изначально сформировавшийся в татарской политической сфере и предназначенный для «внутреннего татарского пользования», благодаря нахождению одного из позднезолотоордынских юртов — Касимовского ханства — на территории Московского государства, вовлекал Москву посредством своего татарского анклава в мир Степи, мир татарской географии и политики практически буквально.
Неудивительно, что подобные исторические нюансы логически приводили к тому, что в 1517 г. крымский хан Мухаммед-Гирей воспринимал Касимов как свой «юрт» — «а из старины тот юрт наш»855, заявлял хан заменявшему посла подьячему Мите Иванову856
[190]. Так же воспринималось Касимовское ханство и крымской знатью: в 1516 г. крымский мирза из клана Ширин Бахтияр бин Довлетек писал Василию III:
