Учитывая длительную историю взаимоотношений Руси и Орды, московские правители знали, что в Улусе Джучи тюркоязычное население было объединено на одних условиях, а русские земли имели особый статус. Они были частью Орды, но «государством в государстве». Такую же участь политически окрепший сын Василия II — Иван III, а также последующие московские правители, уготовили и Касимовскому ханству, да и не только ему.
Татарские «уделы» Московского государства не были большими по своим размерам. Однако они играли существенную роль во взаимоотношениях Москвы со степными ханствами, такими как Казанское, Крымское и Астраханское, выполняя виртуальную роль своеобразного «посредника» и «миротворца» в конфликтах между православными христианами и мусульманами.
Москва как часть политической системы Степи
Обозрение основ ордынско-московских отношений, а также истории фронтирных зон Московского государства привело автора к мысли о невозможности полного разделения политических культур средневековых татарских государств и Москвы, об органической включенности московской политической истории ХѴ-ХѴІ вв. в позднезолотоордынскую. Действительно, в отношениях Московского государства с татарским миром постоянно сосуществовали две разные линии: агрессивная, характеризовавшаяся стремлением к военному захвату, и прагматическая, гибкая, для которой было характерно желание обеспечить стабильность в пограничных и зависимых от Московского государства регионах методами сотрудничества с татарскои элитой и относительной терпимости к исламу.
Основы амбивалентных отношений Московии-России с татарским миром были заложены именно в Средние века. Северо-Восточная Русь поддерживала тесные торговые и военные связи уже с поволжскими болгарами — оседлыми мусульманами с развитой культурой. С XIII в. Русь находилась под властью ханов Золотой Орды. При этом, с одной стороны, в написанных в христианском духе летописях татар называли «безбожными агарянами» и «окаянными кровопивцами», под игом которых страдали православные, а с другой — и церковь, и князья подчинились империи Чингисидов и прагматически сотрудничали с татарским ханом915
[201].
Говоря о периоде ХѴ-ХѴІ вв., историки Московского великого княжества и сложившегося на его основе Московского государства часто рисуют его как время освобождения русского народа от ненавистного «монголо-татарского ига», когда русские и их предводители неистово сражались за тяжко добытую свободу, вырванную ими из рук татарских поработителей. Такие зарисовки корректны лишь частично. В течение этого периода мы можем наблюдать многочисленные рейды татар, продвигавшихся вглубь территорий русских княжеств, однако и русские силы неоднократно вступали в сражения с татарами, происходившие не только на московской, но и на ордынской территории.
При всестороннем анализе даже московских источников становится ясно, что описание отношений между Ордой и Москвой и, шире, Русью в ключе «агрессивного противостояния» не совсем удовлетворительно. Отношения между этими политиями были весьма прагматичными и, можно сказать, «вынужденно-дружественными»; религиозный и этнический антагонизм не играл существенной роли в их дипломатии916. Политически и экономически Московия была интегральной частью тюрко-монгольского мира с самого его возникновения. Она продолжала оставаться таковой и в XѴ, и в XѴI вв. Особенно характерно это демонстрируют материалы дипломатической переписки между Москвой и татарскими позднезолотоордынскими государствами.
Многие сотни «грамот», ходивших между Москвой и различными пунктами Степи на протяжении исследуемого периода, содержат большое число косвенных свидетельств, «проговорок», которые достаточно ярко демонстрируют нам природу этих связей, да и вполне явные указания на сущность московско-татарских отношений. С их помощью мы можем понять традиционные для тех культур образы мышления.
Для того чтобы не быть голословным, ниже я приведу источниковые данные и иногда достаточно обширные цитаты, чтобы выпукло продемонстрировать свои гипотезы. Это тем более необходимо, если учесть тот факт, что данная проблематика неоднократно обсуждалась в историографии начиная еще с XIX в. и до сих пор вызывает жаркие дискуссии между представителями различных школ.
Первое, что бросается в глаза исследователю при работе с текстами документов, это отсутствие глубокого, «принципиального» антагонизма между сторонами даже в периоды обострений отношений между Москвой и татарским миром. И в это время происходил взаимный обмен людьми, по разным причинам оказавшимися вне своей родины. Особенно это касалось, конечно же, элиты общества, знати. В данном случае, видимо, главную роль играл статус человека, а не его этническое происхождение или политика государств. Эти люди могли изначально находиться в составе посольства, также могли по какой-нибудь причине выехать к великому князю (по собственной инициативе, по просьбе, по какой-либо необходимости) и быть задержанными Москвой
[202].
В грамоте хана Мухаммед-Гирея I к Василию III от сентября 1509 г. говорится:
Да еще тебе, брату моему великому князю, слово то: Ширин Бигишов сын Утеш, мой брата твоего царев холоп, карач, был перед тобою согрешил, и ты его велел поимати. А согрешенье-де его не смертное; а хотя бы и так согрешил, отчего ему умереть?
И тебе, меня деля брата своего, его пригоже пожаловати: будет ему там непригоже у тебя быти, а здеся ему у нас хотя и непригоже будет быти на болшом месте, ино наше жалованье ему иное будет, а улусы у него люди 5; а сын мой Бахтыяр-мырза в головах и иные мырзы нам о нем бьют челом, чтобы яз его у тебя просил, и ты моего прошенья инако не учинишь, молвят, почтив его, в мое холопство пошлешь.
И ты бы се мое, брата своего царя, прошенье принял: как сего ярлыка слово до тебя дойдет, пожаловав, из поиманья взяв, да к себе бы еси приведчи, его дрежал; а которой к тебе наш посол приедет с твоим боярином с Васильем, и ты б его с тем послом к нам отпустил918.
Речь идет о крымском карачи-беке из клана Ширин Утеше бин Бегите, который находился в Московском государстве в «поиманье» (заключении); возможно, над ним нависла угроза смертной казни
[203]. Его статус в Крыму был чрезвычайно высок: принадлежность к главнейшему в то время клану племенной знати Ширин, его положение в структуре этой знати — карачи-бек (он находился в Крыму «на болшом месте») делали заботу о его судьбе уделом высшей политической элиты ханства — ширинского мирзы Бахтияра бин Довлетека, многих других мирз. Хан вопрошал, держа в уме свое положение в позднезолотоордынской иерархии (более высокое по сравнению с великим князем): «А хотя бы и так согрешил, отчего ему умереть?» — упрашивая московского правителя отпустить князя в Крым, где его ждали пять улусов. Не исключено, что в дальнейшем так оно и произошло (документы по этому поводу хранят молчание).
