Даже агрессивные действия со стороны представителей вышестоящей стороны могли прощаться нижестоящей стороной. Причиной тому была иерархичность отношений.
Отпуск Москвой крымской знати происходил постоянно: калга султан Ахмед бин Менгли-Гирей писал Михаилу Тучкову в 1515 г.:
Да слышал (приехав нам сказал Чюра-толмач), что деи брат мои князь великий, которые наши люди попали его людем в руки, всех тех пожаловал, к нам послал. И царю то, да и нам, велми за честь стало920.
Москва проявляла недвусмысленную осведомленность о самых разных нюансах татарской политики на всем позднезолотоордынском пространстве. То, насколько хорошо она знала татарский политический мир изнутри, иногда просто поражает своей детальностью. К примеру, в материалах несостоявшегося посольства от Ивана III к хану Менгли-Гирею бин Хаджи-Гирею от февраля 1503 г. великий князь предлагал такие советы крымскому хану по поводу потенциальной ситуации, при которой большеордынский хан Шейх-Ахмед бин Ахмед со своим братьями и военными силами союзных ему на тот момент ногаев начнет кочевать на крымской стороне Волги, и Менгли-Гирей будет вынужден их «пасти» (т. е. держать от них перманентную оборону, и не сможет вследствие этого выдвинуться в поход на Литву, о чем просила Москва):
…и ты, господине, пошли которого своего сына на Литовскую землю, да и с ним князей своих урочных, которых пригож; да тех, господине, ординских людей всех пошли с ним, что еси их с Ордою (Большой Ордой. — Б. Р.) взял; и хоти ведь, господине, Шиг-Ахмет царь на тебя и пойдет, ино, гоподине, от тех людей от ординских тебе коромолы тогды не чаяти. А что тамо возмут в Литовской земле, ино им повадно, и они от тебя не отстанут921.
Великий князь предлагал хану послать на Литву тех большеордынцев (на тот момент уже «крымцев»), которые перешли к нему на службу после политической ликвидации Большой Орды в 1502 г., сменив сюзерена с Шейх-Ахмеда на Менгли-Гирея. Однако — и об этом прекрасно знала Москва — их преданность новому патрону была далеко не безусловной. Они могли и вновь перекинуться к Шейх-Ахмеду, окажись удача вновь на его стороне (чего, видимо, не исключала ни одна из сторон, задействованных в ситуации). Чтобы исключить такие нежелательные и для Москвы, и для Крыма колебания бывших подданных Большой Орды, великий князь предлагал их нейтрализовать, заняв походом на Литву. Восстановление Великого Улуса с его исконными правителями в лице потомков Кучук-Мухаммеда в таком случае было бы почти исключено, а Москва также достигала и своей локальной цели — вечного «воевания» Литвы чужими руками.
Данный пассаж, помимо всего прочего, демонстрирует нам и ошибочность суждений о предопределенности падения Большой Орды всем ходом политической истории Дешт-и-Кипчака XѴ в., и неадекватность встречающегося иногда мнения о последнем хане Улуса как о «жалком наследнике прежнего величия предков». Как видим, современникам тех событий он представлялся вполне реальной и достаточно грозной силой, способной взять реванш. В начале XѴI века, в отличие от более позднего периода, никто не знал, какая ветвь единой династии потомков Джучи, крымская или сарайская, в итоге финально овладеет общеордынским троном.
Показывая отличное знание внутренней политической иерархии ногаев, Иван IѴ писал бию Дин-Ахмеду бин Исмаилу в 1576 г. — при разборе дела о «бесчестье» над московскими послами в Ногайской Орде, совершенном мирзами Динбаем бин Исмаилом («Тинбаем») и Ураз-Мухаммедом («Урмагметом»):
А пишет к нам, чтоб нам его, Тинбая, в своем жалованье ровно держати с тобою (бием. — Б. Р.), с Тинехматом князем, и с Урусом (нураддин ногаев на тот момент. — Б. Р.), а его, Урмагметя, с Урусом ровно держати… Хоти б Тинбаи-мирза и Урмагмет-мирза и не такое безчестье делали над нашими послы, и им было пригоже ли быти в ровне с тобою и с Урусом (выделено мной. — Б. Р.)? В Нагаискои Орде князь да нурадын началные люди во всех мирзах. Непригоже никоторому мирзе с ними ровну быти. Нам ваше отечество издавна известно…
А с тобою и с Урусом и вперед ровняти их не пригоже922.
Вновь обнаруживая хорошее владение политической ситуацией у ногаев, в качестве ответа на запросы Дин-Ахмеда относительно отпуска обратно в Ногайскую Орду ранее отъехавших в Москбу Эля бин Юсуфа, Айдара бин Кутума и его брата Али бин Кутума, в 1576 г. Иван IѴ писал:
А что еси к нам писал о Элмирзе Исупове, и Элмирзу к вам отпустити не пригож. Толко его к вам отпустити, и вам в вашей Орде за прежние ваши недружбы будет к убытку. А не однова о том к вам писали. А что есми к нам писал о Аидар-мирзе да о Али-мирзе Кутумовых, чтоб их к вам отпустити, и те мирзы и их казаки нам служат и нашим жалованьем они устроены, и вам отдати их не пригож. И преж того о них к вам отказывано, и тебе о тех мирзах писати вперед непригож923.
Некоторые персоны были «невозвращенцами» — они были нужны самой Москве.
Москва не просто хорошо знала татарский мир изнутри, она активно участвовала в нем в том числе и «виртуально», домысливая и дорисовывая за реальных игроков их действия, подсказывая им мысли, ласкающие уши обеих сторон.
К примеру, для оправдания уже совершенных нежелательных действий своих потенциальных союзников Москва изобретала хитроумные формулы. Московские послы от имени Василия III говорили молодому крымскому хану Мухаммед-Гирею бин Менгли-Гирею в 1515 г., «объясняя» его набеги на московские «украйны», происходившие при его отце:
А того мы доведались дополна, что то дело осталось не от тебя, сталось то дело от лихих людей.
Конечно же, он был не виноват, всего лишь дезориентирован по молодости лет «лихими людьми», — подсказывала ему Москва возможную легитимацию своих действий:
…слушаючи лихих людей, (хан Менгли-Гирей. — Б. Р.) учал тебя наводити на то много, чтобы ты пошел на нашу украйну, и ты с у отца от тех дел много отговаривал (sic! — Б. Р.), чтобы тебе с нами свое дружбы не порушити, да не мог еси у отца у своего от того отговорити, и ты не своею волею ходил на наши украйны924.
В сказочной картине, заботливо нарисованной Москвой, юный будущий хан не только не желал идти на московские «украйны», но еще и упрашивал своего отца, хана Менгли-Гирея, не посылать его в эти походы (видимо, московское око было воистину всевидящим, раз могло «разглядеть» такие подробности). Однако молодой Мухаммед-Гирей не смог отговорить алчного до наживы отца, что, естественно, не является его виной. Он сделал все, что было в его силах. Виновником ситуации был его покойный отец (с мертвых, как известно, спросить нечего). Некоторые писатели-фантасты могли бы позавидовать служащим московского дипломатического ведомства, сочинявшим данные истории. Остается только надеяться, что вознаграждение за их титанический труд оправдывало вложенные ими усилия.
Многие моменты дипломатической переписки Москвы с татарским миром позволяют говорить о некоторых существенных маркерах включенности Московского государства в степную политику, иногда малозаметных, но при этом достаточно характерных для всего дискурса отношений «Москва — позднезолотоордынские государства». Для начала я приведу вновь отдельные свидетельства источников, чуть ниже постараюсь выйти на более широкие обобщения.
