На этом более или менее подробное описание заканчивается и далее следует указание на ряд других приемов, к которым прибегают обслуживающие машину влияния убийцы: «выворачивание ступней», «вызывание летаргии», «высекание искры», «приковывание колена», «выжигание», «выкручивание глаз», «фиксация зрения», «завязка крыши», «надрыв жизненного», «разрывание мышечных волокон»… Заканчивается перечень словами «и т. д., и т. д., и т. д.»
[125].
20. Симпатическая коммуникация посредством «мозгоговора»
Язык Джеймса Тилли Мэтьюза – язык органов, телесный язык. Именно этот признак будет важен для Фрейда в прояснении работы бессознательного при шизофрении. Даже бедро мистера М. может заговорить. Орган речи смещается. И это – именно орган, будь то мозг или бедро.
Мэтьюз говорит о симпатической коммуникации. Согласно этимологии, симпатия с середины XVI века обозначает близость, родство между определенными вещами, а еще – сочувствие, сострадание. Для Мэтьюза эта коммуникация обозначает способность вступать в неопосредованные словами отношения, понимать друг друга без слов. Несмотря на все страдания, которые приносит ему машина влияния, он «извлекает некоторое утешение из симпатии, которая превалирует между ним и рабочими машины (workers of the machine)»
[126]. Взаимная пропитка проявляет способность воспринимать движения и мысли друг друга без слов. «Таков, похоже, закон симпатии, результатом которого становится общий разум (mutual intelligence)»
[127]. Символические границы между собой и другим снимаются.
Симпатическая коммуникация в так называемом положительном смысле этого слова, конечно же, к работе пневматиков имеет разве что вот какое, весьма любопытное, отношение: на (бюрократическом) столе машины влияния установлены металлические цилиндры, которые служат для «омертвления симпатии», в частности для того чтобы не дать возможность Мэтьюзу заглядывать своим телепатическим взглядом в то, что происходит в «лаборатории». Цилиндры – глушилки симпатии. Влияние предполагает одностороннее движение.
В то же время, чтобы заглушить симпатические способности прозрения Мэтьюза, убийцы (assassins) воздействуют на его способности суждения относительно симпатии и делают это с помощью мощной волны симпатии или «мозгоговора». Одностороннее движение имитирует избыточной симпатией взаимность. Где Мэтьюз? Где работники машины?
Здесь не только отмечается рассеивание (dissémination) значений симпатии, но и смещение в сторону синонимии (симпатия = «мозгоговор»). И также симпатия может стать оружием против симпатии, то есть антисимпатией, но не антипатией. Мозг и эмоции у Джеймса Тилли Мэтьюза в центре внимания, так же как и в сегодняшнем мире, так же как у сегодняшней науки. В отношения вступают не субъекты языка и речи, а мозга и эмпатии. Коммуникация носит не опосредованный словами характер.
Напомним, в парижской тюрьме все началось с разговора о коммуникации мозг – мозг, возможной благодаря магнитам. Магнит, впрочем, имплантируется с двойной целью: во-первых, для того, чтобы субъекта влияния можно было легко найти. Во-вторых, для того, чтобы оказывать влияние, контролировать мозг. Мэтьюз в результате действия машины, по его собственному свидетельству, постоянно мучим бредом, физическими агониями, приступами смеха и т. д.
Мозг говорит. Общение мистера М. с членами банды, как подчеркивает Хаслам, осуществляется посредством «мозгоговора» (brain-sayings). Sayings – еще и присказки, поговорки, то есть можно предположить, что речь не только о прямом разговоре с мозгом мистера М., но и об использовании идиом, устойчивых оборотов. Хаслам определяет «мозгоговор» как «симпатическую коммуникацию мыслей»
[128], буквально как сочувствование, эмпатию. Техническое основание для такого рода отношений заключается во взаимной пропитке магнетическими флюидами. Причем связь может усиливаться за счет действия электрической машины.
Помимо «мозгоговора» есть еще и «голосоговорение» (voice-sayings). Оно представляет собой «непосредственную передачу артикулированного звука слуховым нервам без какой-либо обычной вибрации воздуха»
[129]. Так что и голоса принадлежат органическому языку: они звучат в нервах. Здесь Джеймс Тилли Мэтьюз вплотную подходит не только к науке XXI века, но и к системе Даниэля Пауля Шребера.
С одной стороны, мы сталкиваемся с провалом символического в реальном. С другой стороны, воображаемое продолжает задавать пространство, дистанцию. Машина влияния, напомним, – телемашина. Она действует на расстоянии, и с расстоянием, как подчеркивает Мэтьюз, ее влияние ослабевает. Симпатическая коммуникация, телетехнология зависит от расстояния. И вновь две стороны: с одной стороны, машина действует на расстоянии, с другой – никакого расстояния нет, нет той дистанции, которой требует речь. Символический порядок как порядок опосредования и тем самым учреждения отношений не действует. Символическое провалено в реальное. Или, повторим вслед за Фрейдом, между означающим и органом означения нет зазора, нет разницы.
Парадокс заключается в том, что Хаслам вроде бы говорит о «болезни идей», но не тела. Но причинность и он, и Мэтьюз – как два ученых человека – видят в материальном. Причины безумия лежат в строго физических причинах. Как ни странно, мы сталкиваемся с физической причинностью прямо во сне. Машина влияния работает во сне и наяву. И понятно, что во сне процесс воздействия идет куда проще. Причем то ли Хаслам, то ли Мэтьюз выражаются языком Фрейда: во сне производится работа сновидения, его «проработка» (dream-workings). Во власти бандитов вызывать во сне призраков – конечно же, не менее «живых», чем наяву. И делают они это с помощью магического материального объекта – куклы: «У этих убийц имеются в распоряжении грубо сделанные самые разные куклы; пристально в них вглядываясь, убийцы забрасывают их в мозг и так создают куда более живое восприятие у сновидца»
[130]. Это даже не симпатическая магия, действующая на расстоянии, не телетехнология. Куклы имплантируются прямо в мозг.
21. Проработка события в пространстве мировой политики
Одним из принципиальных и самых сложных понятий словаря Джеймса Тилли Мэтьюза является «проработка События» (Event-working). Речь о нем заходит к концу книги. Причем начинается обсуждение этого понятия со слов Джона Хаслама о том, что оно настолько сложное, что лучше о нем пусть расскажет сам Джеймс Тилли Мэтьюз. Впрочем, несколько моментов доктор все же отмечает. Во-первых, это наука, которая раньше выстраивалась на астрономических или астрологических основаниях. Во-вторых, особую сложность для понимания проработки события вызывает то, что его «помнят до того, как оно произошло»
[131]. Именно по причине сложности такого временного вывиха, смещения будущего в прошлое Хаслам и передает слово Мэтьюзу.
