Здесь, говоря об инженерах, массмедиа, индустриализации души, сложно вновь не вспомнить кинофильм Питера Уира «Шоу Трумана», тем более некоторые психиатры убеждены в появлении в клиниках одноименного синдрома: пациенты утверждают, что это фильм о них, о том, что это за ними следят миллионы телеглаз. Главный герой этой картины, Труман, находится под надзором с момента своего рождения. Причем, что важно, он – единственный, кому не известна его тотальная поднадзорность. Публичность его личности только от него одного и ускользает. Попросту говоря, он – главный герой телевизионного шоу, находящийся под постоянным контролем, надзором, но об этом даже не догадывается. В публичном лице Трумана мы сталкиваемся с формулой идеологии, по меньшей мере, в трактовке Альтюссера – Маркса: sie wissen es nicht, aber sie tun es, что можно перевести и как «люди не ведают, что творят».
Родители Трумана, его друзья, его жена – все телевизионные актеры. Общество спектакля носит тотальный характер. Фильм «Шоу Трумана» удвоен телевизионным «Шоу Трумана». Пять тысяч камер фиксируют жизнь человека в окруженном водой городке Сихэвен, который представляет собой телеподмостки. Лозунг «вся жизнь – ТВ-шоу» в действии. Чтобы Труману и в голову не пришло выйти за пределы контролируемого камерами городка, за пределы массмедиа машины влияния, ему с детства внушается травма о гибели отца в море. Разумеется, внушенная травма и есть травма настоящая. Труман живет, не подозревая о своем создателе, а создатель его – телевидение, персонифицированное в фигуре телеинженера Кристофа, который придумал эту программу. Кристоф – со всеми на то основаниями – считает Трумана своим творением, а себя, соответственно, богом, по крайней мере телебогом. Трумэн обнажает мир телевуайеризма, с одной стороны, и медианадзора – с другой. Он показывает отсутствие какого бы то ни было частного пространства в медиальной сети. Трумэн предписывает зрителю основной закон общества потребления: ты обязан потреблять, ты должен смотреть. Зрелище относится к принципиальной системе потребления. Телевизионный экран – экран потребления. Глаз – эрогенная зона орального поглощения.
Трумэн остается невидимым для себя, но он зрим всеми другими, каждый из которых непрозрачен для самого себя. Эта невидимость, это заблуждение на свой собственный счет, это взаимно-иллюзорное непрозрачное для самого себя существование, при котором только другой и обеспечивает самое это существование, указывает на тотальность работы нарциссического экрана. Зеркальный теледругой наделяет существованием. Машина влияния включается необходимостью и неизбежностью зеркальности. Телемашина влияния наделяет существованием, она же его поглощает. Присваивает вместе с сознанием и вниманием.
42. Захват внимания
Еще одним очагом рыночной борьбы в обществе контроля становится внимание. На рынке непрерывно работают «аппараты захвата, формирования и деформации внимания»
[242]. И дело не в том, что психотехнологии нацелены на захват некоего «готового» внимания, а в том, что оно само психотехниками и формируется. В результате этого процесса место производства субъекта дисциплинарного общества занимает десубъективация общества контроля. Расстройство внимания – расстройство способности сознания. Фрейд описывает дистанцию между восприятием и сознанием, инстанциями, которые он пишет через дефис, W-Bw, – топологический зазор, в котором происходит становление субъекта. Именно этот зазор и подвергается атаке со стороны машины влияния.
Аппарат захвата внимания все больше вторгается в психику – вплоть до ее пределов, вплоть до влечений, вплоть до мозга. Неудивительно, что постепенно разговор о влиянии на сознание, на психику сменился разговорами о влиянии на мозг. Речь идет не просто о том, что субъект «лишается критического сознания, но сознания как такового: он становится ничем иным, как просто мозгом»
[243]. Машина влияния, наведенная на мозг, – это вопрос идеологии когнитивного капитализма. Однако есть и другая, смежная сторона маркетинговых технологий. Проблема в том, что «мозг преждевременно и буквально лишается сознания, поскольку построение синаптических цепей, отвечающих за формирование внимания, а вместе с ним и сознания, заблокировано канализацией внимания в сторону объектов индустрии программирования»
[244]. Синаптогенез формирования нейронных цепей – та нейронная основа, которая может обеспечить становление внимания, сознания, способности к научению, запоминанию, грамматизации. Стиглер подчеркивает, что сознание он понимает в смысле Фрейда, то есть в диалектике отношений с бессознательным, и в смысле Канта, то есть как сознание критическое.
Вопрос, в конце концов, не в действенности аппаратов контроля и влияния, а в той готовности, с какой субъект десубъективируется. Дело в работе влечения смерти. Дело в желании инвестироваться в самоуничтожение. Дело в том самом желании, о котором Вильгельм Райх говорил в связи с суицидальной фашистской машиной.
43. От желания без стыда к влечению
Вернемся на время к истории, которую излагает в «Протагоре» Платон. В самом начале книги мы говорили об ошибке Эпиметея и похищении огня Прометеем. Став людьми через обретение техники, орудий, оружия, люди оказались существами опасными, в том числе и друг для друга. Тогда Зевс, испугавшись, как бы не погиб весь род человеческий, послал Гермеса распространять среди людей стыд и истину (правду), чтобы они служили украшением городов и дружественной связью. Гермес спросил Зевса, каким же образом дать людям истину и стыд:
«Так ли их распределить, как распределены искусства? А распределены они вот как: одного, владеющего искусством врачевания, хватает на многих не сведущих в нем; то же и со всеми прочими мастерами. Значит, правду и стыд мне таким же образом установить среди людей или же уделить их всем?»
«Всем, – сказал Зевс, – пусть все будут к ним причастны; не бывать государствам, если только немногие будут этим владеть, как владеют обычно искусствами. И закон положи от меня, чтобы всякого, кто не может быть причастным стыду и правде, убивать как язву общества».
«Так-то, Сократ, и вышло по этой причине, что афиняне, как и все остальные люди, когда речь заходит о плотничьем уменье или о каком-нибудь другом мастерстве, думают, что лишь немногим пристало участвовать в совете, и, если кто не принадлежит к этим немногим и подаст совет, его не слушают, как ты сам говоришь – и правильно делают, замечу я; когда же они приступают к совещанию по части гражданской добродетели, где все дело в справедливости и рассудительности, тут они слушают, как и следует, совета всякого человека, так как всякому подобает быть причастным к этой добродетели, а иначе не бывать государствам. Вот в чем, Сократ, здесь причина»
[245].
