Другие могут полагать, что знают, как сделать вас счастливым. Да неужели? В большинстве случаев они заблуждаются. Именно вы, а не многочисленные «советчики», знаете гораздо лучше, как бы вам хотелось прожить свою жизнь. Даже если вы пока еще не определились, полезнее будет совершить собственные ошибки, чем стать «таким, как все». Данный вывод является прямым следствием утилитаризма Милля, который был убежден в том, что большее счастье наступит вследствие большей свободы, а не навязанных ограничений.
Также Милль утверждал, что гении (к числу которых принадлежал он сам) для своего развития нуждаются в свободе еще сильнее, поскольку их поведение редко соответствует принятым стандартам и представляется большинству эксцентричным. Если гениев ограничить, все будут в проигрыше – и сам гений, и общество, которое никогда не увидит плодов его труда. Следовательно, если вы хотите достичь наибольшего счастья для наибольшего количества людей, дайте людям возможность прожить свою жизнь без вмешательства извне, кроме тех случаев, когда их действия могут нанести вред другим. А в остальном – даже если кто-то сочтет чужие поступки предосудительными, это вовсе не является достаточным основанием для вмешательства в их дела. Милль сделал особый акцент на этом обстоятельстве: морально предосудительность не означает вредоносность.
Однако подобная точка зрения не так уж и очевидна. Представьте холостяка, который выпивает по две бутылки водки каждый день перед сном. Ни у кого не вызывает сомнений, что он рано или поздно «сыграет в ящик». Должно ли государство в лице полиции вмешаться и прекратить подобное безобразие? «Нет, – говорит Милль, – так как его действия не наносят вред окружающим». Вы можете спорить с ним, говорить, что выпивоха убивает себя, но Милль будет стоять на своем: ни вы, ни тем более правительство не имеете права заставить этого человека измениться. Это его и только его выбор. Вот если бы он заботился о маленьком ребенке, то все было бы иначе, а так как никто от него не зависит, то он имеет право делать со своей жизнью все, что ему заблагорассудится.
Милль полагал, что мы должны быть свободны не только в том, как мы живем, но и в том, что думаем и говорим. По его мнению, открытый диалог – большой плюс для любого общества, так как заставляет каждого из нас не только крепко задуматься о том, во что же мы на самом деле верим, но и защищать свои взгляды. По мнению Милля, единственным ограничением для свободы слова может быть призыв к насилию. Так, журналист волен написать статью, в которой он обрушивается с яростной критикой на продавцов кукурузы, слишком задирающих цены, ведь они «обрекают неимущих на голодную смерть». Однако если такой журналист будет размахивать плакатом соответствующего содержания на ступеньках дома торговца, около которого собралась разъяренная толпа, то это уже будет призыв к насилию, и его, следуя «принципу вреда», нужно запретить.
Многие люди были категорически не согласны с позицией Милля. Многие полагали, что в его концепции свободы слишком много внимания уделяется эмоциям индивидов, тому, как они оценивают собственную жизнь (подход Милля гораздо более индивидуалистичен, нежели, например, концепция Руссо; см. главу 18). Другие видели в нем того, кто открыл двери для аморального общества, в котором вообще не будет никаких запретов и ограничений. Так, один из современников Милля, Джеймс Фитцджеймс Стефен, писал, что большинство людей должны быть загнаны в жесткие рамки и лишены возможности выбирать, как жить, – в противном случае их придется защищать от разрушительных последствий их собственных решений.
Другой сферой, в которой Милль высказывал радикальные для своего времени идеи, были права женщин. В Англии XIX века замужние женщины не могли владеть собственностью и не могли обратиться в суд за защитой в случаях домашнего насилия. В своей работе «Подчиненность женщины» (1869) Милль утверждал, что мужчины и женщины должны быть равны перед законом и обществом. В те времена многие полагали, что женщины – существа второго сорта и во всем уступают мужчинам. Милль же заявлял, что «мы не можем этого знать, так как лишь немногим женщинам удавалось полностью реализовать свой потенциал, а в большинстве своем у них нет возможности получить образование и для них закрыт путь во многие профессии».
По мнению Милля, брак должен быть дружбой равных. Его собственный брак с вдовой Гарриет Тейлор, на которой он женился уже будучи зрелым человеком, был именно таким, что принесло несказанное счастье обоим. Они были в первую очередь хорошими друзьями и, возможно, даже любовниками, так как миссис Тейлор была замужем и вступить в брак с Миллем смогла только после смерти своего первого супруга. Она помогала Миллю в написании его самых знаменитых книг, в число которых входит и «Подчиненость женщины». К сожалению, Гарриет умерла прежде, чем книга вышла в печать.
Работа Милля «О свободе» была опубликована в 1859 году. В том же году увидела свет другая, может быть, даже более революционная книга: Чарлз Дарвин, «О происхождении видов».
Глава 25. Случайность или замысел? Чарлз Дарвин
«Вы происходите от обезьян по линии отца или по линии матери?» Именно этот ехидный вопрос задал епископ Самюэль Вилберфорс Томасу Генри Хаксли на знаменитых дебатах в Музее естественной истории в Лондоне в 1860 году. В том споре Хаксли отстаивал взгляды Чарлза Дарвина (1809–1882). Эта насмешка вышла Вилберфорсу боком. Хаксли поблагодарил Всевышнего за глупость своего оппонента и ответил, что предпочел бы иметь в родственниках обезьяну, нежели того, кто тратит время на пустяки вместо серьезного обсуждения науки. Хотя он мог бы и сказать, что, как по отцу, так и по матери, множество поколений назад в его предках затесались обезьяны. По сути, именно об этом писал Дарвин – все мы произошли от обезьян.
В 1859 году, когда была опубликована книга «Происхождение видов путем естественного отбора, или Сохранение благоприятных рас в борьбе за жизнь», гипотеза Дарвина произвела фурор. После этого человек перестал быть чем-то особенным, он – всего лишь одно из множества живых существ на нашей планете. Конечно же, нас трудно удивить подобными взглядами, однако для большинства людей Викторианской эпохи это было открытием. На самом-то деле достаточно провести пять минут в компании шимпанзе или гориллы, или даже просто повнимательнее посмотреть на свое отражение в зеркале, чтобы понять, насколько много общего у нас с приматами. Однако во времена Дарвина принято было считать, что человек занимает привилегированное место в этом мире, и сама мысль о том, что мы можем происходить от обезьян, казалась абсурдной. Многие сочли Дарвина сумасшедшим, а его теорию – происками дьявола. Христиане по-прежнему предпочитали верить в то, что Бог сначала создал «зелень и траву, сеющую семя», затем «рыб больших и пресмыкающихся» и «всякую птицу пернатую», затем «зверей земных» и, наконец, «человека по образу и подобию Нашему» (то есть по собственному подобию), и да владычествует он, человек, «над рыбами морскими, и над птицами небесными, и над зверями, и над скотом, и над всею землею, и над всеми гадами, пресмыкающимися по земле» (Быт. 1:26). До Дарвина большинство людей считали, что растения и животные оставались неизменными от сотворения мира. Между прочим, даже сегодня некоторые люди отказываются признать теорию эволюции.
