– Я заберу ваш мячик, когда буду уходить.
– Если обещаешь больше не возвращаться, забирай хоть все шесть.
У меня сжимается желудок. Я в основном отшучиваюсь от его слов все восемь месяцев, что сюда прихожу, но сейчас я начинаю волноваться.
– Я что… вам надоела?
Хотя мы познакомились лишь в конце прошлого года, все это время он остается одним из тех немногих, с кем я общаюсь, и мысль о том, что он мог от меня устать, обжигает мне сердце.
Эрни фыркает.
– Нет, но мы оба сохраним лицо, если ты перестанешь приходить сюда до того, как тебя начнет от меня тошнить.
Я с облегчением касаюсь его руки.
– Меня никогда не будет от вас тошнить.
– Ну как же, как же, – протестует он. – Моя Мария продержалась рядом со мной больше шестидесяти лет, и за это ее сделали святой.
– Мне кажется, это была другая Мария.
– А я так не думаю, – говорит он с усмешкой. Но в следующую секунду его лицо приобретает серьезное выражение. – Послушай, мои дети живут на Восточном побережье. Я воспитал их независимыми людьми – и они поступают так, как я их учил. С внуками то же самое. С правнуками… ну, одного из них зовут Юстас, другого – Титус, так что у них свои проблемы. Конечно, мне иногда становится одиноко, но меня перевезли сюда только через шесть лет после того, как меня покинула моя Мария, и все это время я прекрасно справлялся. И буду прекрасно справляться дальше.
– Я в этом не сомневаюсь, Эрни. Но мне нравится к вам приходить.
Он несколько минут буравит меня скептическим взглядом, а потом вздыхает.
– Ладно. Наверное, тебе хорошо платят за то, что ты так говоришь.
– Вы такой вредный, знаете об этом? – говорю я, и он выглядит таким довольным, что можно подумать, будто я сделала ему комплимент.
– Значит, будешь приходить, несмотря на то что я этого не хочу?
– Да, – с вызовом отвечаю я. Может быть, я этого не заслуживаю, но рядом с Эрни я чувствую себя счастливой. А еще у меня появляется ощущение, что я делаю для этого мира хоть что-то хорошее. А значит, я хотя бы немного отличаюсь от того человека, которым была в прошлом году.
Эрни вздыхает еще раз.
– Ну тогда ладно. Раз уж ты все равно придешь, в следующий раз захвати пачку соленых чипсов, которые мне нравятся.
– Договорились, – отвечаю я.
– И баночку йогурта. Но только настоящего, а не эту низкокалорийную ерунду.
– Запомнила.
– А еще пачку сигарет и зажигалку.
– И не подумаю.
– А жаль. Ну ничего, стоило попытаться.
Когда наши два часа подходят к концу, Эрни хлопает меня по руке и говорит:
– Ты хорошая девочка, Джесси.
Хотя я каждый день прикладываю для этого все усилия, голос в моей голове по-прежнему заглушает все аргументы. И он до сих пор говорит правду, как бы мне ни было больно это признать.
Я нехорошая.
Хороший человек не поступил бы так, как поступила я.
Хороший человек еще вчера рассказал бы Мэл правду и уж точно не согласился бы на план, основанный на лжи, кто бы его об этом ни попросил.
По дороге домой я вдруг понимаю, что сворачиваю на восток, в сторону улицы, которую знаю как свои пять пальцев. Остановившись перед домом Коэнов, я делаю глубокий вдох, чтобы успокоиться, и еще раз продумываю то, что собираюсь сказать Люку.
Он будет разочарован и, может быть, даже разозлится, но все это вранье – его идея. Я не обязана ему помогать. Неважно, насколько счастливее станет Мэл, я не могу и дальше лгать ей в лицо.
Я нажимаю на звонок и прислушиваюсь, чтобы расслышать цоканье собачьих когтей по полу, и только потом вспоминаю, что Сидни здесь больше нет. Эта мысль каждый раз причиняет мне боль, как синяк, на который я снова и снова надавливаю.
Когда дверь распахивается, я вижу Люка – все еще в джинсах и зеленой футболке с логотипом лагеря. В руке он держит половину морковки.
– Привет.
Кажется, он удивлен, что я пришла.
– Люк, кто там? – слышится где-то вблизи голос Мэл.
Я округляю глаза, два раза отчаянно качаю головой и подношу палец к губам.
– Джесси, – кричит Люк ей в ответ, не обращая внимания на мою безумную жестикуляцию.
– Она с нами поужинает? – спрашивает Мэл.
– Я спрошу у нее, – говорит он, глядя мне прямо в глаза.
– Нам нужно поговорить, – шепчу я.
Он оглядывается через плечо и захлопывает входную дверь, но с крыльца не уходит. Он стоит на том же самом месте, где я поцеловала его почти год назад, и эта мысль пронзает мне сердце.
– Я передумала, – говорю ему я.
– По поводу? – уточняет он.
– Нас, – отзываюсь я.
Он бросает на меня странный взгляд.
– Нас?
Люка никогда нельзя было обвинить в том, что он медленно соображает, поэтому я подозреваю, что он тянет резину специально.
– Ну, ты понимаешь – по поводу того, что ты сказал Мэл, – шепотом произношу я, не зная, как сформулировать эту мыль. По поводу нас, притворяющихся парой.
– Я так не могу, – продолжаю я. – Во-первых, она никогда нам не поверит. Не знаю, как ты себе вообще это представляешь. А во-вторых, это просто неправильно. Мы совершаем ужасный поступок.
– Что в нем такого ужасного? – спрашивает Люк. Такого вопроса я ждала от него в последнюю очередь.
– Это ложь, – даю я очевидный ответ, не понимая, как он сам этого не видит.
– Не могу понять, кому от этого станет хуже.
– Нам придется постоянно находиться вместе, – выпаливаю я, и Люк тут же прищуривается.
– Тебя это беспокоит? То, что придется быть рядом со мной?
– Нет. То есть, это, конечно, было бы странно, но… – я осекаюсь.
– Джесси, ей осталось несколько недель. В лучшем случае. – Его взгляд становится серьезным и жестким. – Я думал, для тебя это будет иметь какое-то значение. Думал, уж ты-то должна понять. Но, видимо, я ошибся на твой счет.
Слово «снова» повисает в воздухе, но ни он, ни я его не произносим.
Я сглатываю комок.
– Я хочу, чтобы она была счастлива, но…
– Но только не ценой собственного комфорта? Понял тебя. – Он уже собирается открыть дверь, но потом снова поворачивается ко мне. – Ты думаешь, я хочу это делать? Думаешь, мне будет весело притворяться чем угодно вместе с тобой?
Я открываю рот, чтобы ответить, и снова его закрываю.
– Думаешь, мне нравится постоянно слушать, какая ты, мать твою, прекрасная? Что ты всегда оставалась для нее дочерью, которой у нее не было, – избранной, тебя ведь так Ро называл? И то, что ты перестала сюда приходить из-за меня?
