– Наверное, нам надо разработать график, – говорит Люк. – Обсудить, когда мы оба свободны, чтобы видеться так часто, как… это обычно делают.
– А, – произношу я. – Давай.
Я вдруг понимаю, что все решено. Мы притворяемся парой, чтобы Мэл была счастлива.
Но все-таки Люк прав: это меньшее, что я могу сделать.
Он прислоняется к стене.
– Что ты делаешь завтра вечером?
– Помогаю в клубе.
Я надеюсь, что мне не придется уточнять, о каком клубе речь. Он меня понимает.
– А послезавтра?
– По четвергам я работаю в пансионате. И в субботу днем тоже.
Он хмурится.
– Зачем ты так много работаешь?
Хотя он задает мне вопрос, мы оба знаем, что ему плевать на мой ответ, поэтому я даже не отвечаю.
– Тогда как насчет вечера пятницы? – спрашивает он. – Мы можем встретиться в восемь, прийти к Мэл и сделать вид, что только что вернулись из ресторана.
Я киваю.
– Хорошо.
– Договорились, – говорит он, выпрямляя спину.
– Ну, доброй ночи, – говорю я, разворачиваюсь и иду прочь.
Я чувствую на себе взгляд Люка, пока сажусь в машину, завожу двигатель и выезжаю на дорогу, и от этого ощущения у меня внутри все дрожит. Наверное, он выжидает время, чтобы Мэл подумала, что он проводил меня, поцеловал на ночь и дождался, пока я отъеду от дома.
Все притворство сегодняшнего вечера и боль от того, в каком состоянии находится Мэл, сказываются на мне. Когда я захожу домой, мне грустно и плохо. В гостиной горит свет, и, к своему удивлению, я вижу там маму, работающую за ноутбуком.
– Солнышко! – радостно восклицает она при виде меня. – Как прошел твой день?
– Хорошо, – говорю я.
– Хорошо? – скептически переспрашивает мама, и я удивляюсь, что она способна разглядеть правду за моими словами. Мы много лет прожили в одном доме, но в разных вселенных, и я привыкла к тому, что мама ничего обо мне не знает. То, что новая версия мамы начинает меня узнавать и определять эмоции по моему лицу, застает меня врасплох. Я испытываю какую-то странную благодарность и пытаюсь не думать о том, что все это может внезапно исчезнуть.
Судя по маминому виду, она радуется, когда я сажусь на диван рядом с ней.
– На самом деле не очень хорошо, – признаюсь я. – Мы сегодня ужинали с Мэл…
– И? – подбадривает она меня.
Я рассказываю маме, какой слабой выглядит Мэл и насколько виноватой я себя чувствую из-за того, что упустила так много времени, которое могла бы провести с ней. Мои родители считают, что я просто отдалилась от Коэнов после смерти Ро, и я не собираюсь их разубеждать. А еще я не упоминаю о том, что меня мучает совесть, потому что я согласилась помочь Люку лгать его матери, только чтобы ее порадовать. Сомневаюсь, что мама одобрит наши поддельные отношения.
– Неважно, сколько времени ты упустила в прошлом году, важно, что теперь ты вернулась, – говорит мама и берет меня за руку. – Знаешь, я написала родителям, когда начала ходить к психотерапевту.
– Они ответили? – спрашиваю я.
Она грустно качает головой.
– Если честно, я на это и не рассчитывала, – говорит она. – Мы очень плохо расстались. Но когда я отправляла то сообщение, поняла: я больше не волнуюсь, что случится дальше. Мне стало все равно, сколько времени прошло и как сильно они меня обидели. Я просто хотела попытаться начать наши отношения еще раз. Я хотела, чтобы они увидели, каким человеком я стала. Познакомились с моей прекрасной дочерью.
Она проводит рукой по моей щеке.
– И я уверена, что Мэл ощущала нечто похожее. Когда ты скучаешь по кому-нибудь достаточно сильно, время перестает иметь значение.
Я сглатываю комок.
– А почему ты поссорилась с родителями?
Когда я была ребенком, то думала, что мама – сирота. Я даже сочинила историю, что именно поэтому она всегда грустит. И только став старше, я поняла, что мамины родители живы, а ее печаль уходит корнями гораздо глубже.
– Мы с папой никогда тебе не рассказывали? – спрашивает она.
«Когда бы вы могли это сделать?» – думаю я, но вслух ничего не говорю и просто качаю головой.
– Он им не нравился, – произносит она.
– Папа? – недоуменно переспрашиваю я, вспоминая своего разумного отца и его добрую улыбку. Я думаю о том, как он смотрит на маму, как его глаза начинают светиться, когда она заходит в комнату, и о том, как он поддерживал ее все эти годы. Я не могу понять, как бабушка и дедушка могли его не любить.
– Потому что он темнокожий, – напрямую говорит мама.
До меня не сразу доходит смысл ее слов, а потом я замираю с открытым ртом.
– Серьезно? Они в каком веке живут?
Мама качает головой.
– Это просто нелепо. То, что такое вообще могло прийти людям в голову, и то, что они продолжают верить в это сейчас. Но именно поэтому родители никогда не одобряли наш брак. Они предпочли потерять меня, только бы не принимать в семью его. Я надеялась, что за последние восемнадцать лет что-то изменилось, но, видимо, нет.
– И знаешь, – продолжает она, – я никогда не забуду, как они с ним поступили – как они поступили с нами. Но я была готова начать наши отношения с чистого листа, если они захотели бы… если бы они смогли признать, что были неправы.
На ее глазах выступают слезы. Я наклоняюсь к ней и сжимаю ее руку.
– В общем, я хочу сказать, что, даже если ты ошиблась – особенно если ты ошиблась, – в большинстве случаев можно все исправить. Так что не кори себя, что ты долго не приходила к Мелани. Радуйся, что еще не поздно побыть рядом с ней.
Когда мы желаем друг другу спокойной ночи и поднимаемся к себе, мамины слова еще звучат в моей голове. Я не могу поверить, что мои бабушка и дедушка – гребаные расисты и по этой причине я ни разу в жизни их не видела. Мне больно от мысли, что папа столкнулся с этой несправедливостью. Он такой прекрасный человек и так любит маму, но все, что увидели ее родители, – это цвет его кожи.
Я размышляю и над другими мамиными словами – о том, что нужно сосредоточиться на времени, которое осталось у нас с Мэл. Что еще не слишком поздно.
И в эту минуту я принимаю решение: я проживу рядом с ней каждую секунду, которая нам еще отведена.
А потом я вспоминаю, как отстраненно и холодно ведет себя Люк с момента своего возвращения, и могу сказать почти наверняка: в одном мама все-таки неправа – не все ошибки можно исправить. Наши с Люком отношения уже не построить заново.
7
ТОГДА
Мне казалось, что в наших отношениях с Люком не осталось совершенно никакой двусмысленности.
