Папа опускается рядом с мамой на маленький диванчик и бросает на нее взгляд, отдавая ей право начать разговор.
– Я уверена, мы все помним происшествие, которое случилось несколько недель назад, – начинает она, бросая на меня многозначительный взгляд.
Я складываю руки на груди, мысленно готовясь к тому, что за этим последует. Я знаю: я должна раскаиваться, что так на них сорвалась, но, если честно, я не сожалею ни о чем из того, что сказала. И я не уверена, что смогу придумать убедительное оправдание, если в этом заключается цель семейного совета.
После смерти Мэл я ничего не чувствую. Все события и люди как будто находятся далеко от меня. Словно я одна на необитаемом острове. На таком острове, где не существует ни прикосновений, ни звуков, ни чувств. Я чувствую себя… онемевшей.
– Это было довольно… неприятно, – говорит мама. – Поэтому я хочу извиниться.
Ее слова возвращают меня к реальности, и я сомневаюсь, что правильно их расслышала.
– Извиниться? – повторяю я.
Мама кивает.
– Я хочу извиниться перед тобой за все прошедшие восемнадцать лет и за то утро тоже. Джесси, я понимаю, как сильно тебя ранило то, что меня так долго не было рядом. – Она яростно моргает, но ее глаза все равно наполняются слезами. – Об этом я сожалею сильнее всего на свете – и буду сожалеть всегда. О том, что упустила столько времени.
– Ты была больна, – говорю я, ощущая на плечах груз вины.
Это правда, что все это время она явно была нездорова. Я не проявила должного понимания, когда кричала на нее во время нашей ссоры.
– Я знаю, – говорит мама. – Но еще я была упрямой и несговорчивой. – Она смотрит на папу, потом снова на меня. – Милая, что ты знаешь про то, как мы жили до того, как родилась ты?
Я пожимаю плечами.
– Я знаю, что вы познакомились в магистратуре и много путешествовали, а потом открыли «АйКон». Что вы были счастливы.
Я перевожу взгляд на фотографии, висящие на стенах, – в основном это снимки, сделанные до моего рождения, или те, на которых я одна. У нас мало семейных фото, где мы все втроем.
– Мы действительно были счастливы, – говорит папа. – Но нам пришлось многое вместе преодолеть.
– Ты о маминых родителях? – догадываюсь я, и мама кивает мне.
– Я уже рассказывала тебе, как они отнеслись к твоему папе и нашей свадьбе.
– У них было много устаревших взглядов на жизнь, – говорит папа. – Нам нужно было раньше тебе об этом рассказать, но мы думали, что облегчим тебе жизнь, если оставим эту некрасивую ситуацию в прошлом. Мы хотели, чтобы ты росла и видела, что люди с кожей разных цветов могут любить друг друга. Потому что это правда так.
Произнося эти слова, он смотрит на маму. В своей жизни я сомневалась во многом. Любит ли меня мама. Считают ли Коэны меня своей семьей. Могу ли я хоть где-то найти свой дом. Но в одном я не сомневалась никогда – в том, как сильно мои родители любят друг друга.
– Среди их устаревших взглядов было и отношение к психическому здоровью, – продолжает мама. – В моей семье депрессию не лечили. На нее не обращали внимания или смотрели свысока.
– Я тоже должен перед тобой извиниться, – говорит папа. – Потому что позволил своей гордости встать у нас на пути. Понимаешь, вскоре после того как мама родила тебя, я понял, что она болеет. Она кардинально изменилась. Потеряла свой аппетит, свою энергичность. Свою радость.
Я тяжело сглатываю. Эту часть истории я слишком хорошо знаю на собственном опыте.
– Так прошло несколько месяцев, а потом я начал подталкивать ее к тому, чтобы она обратилась за помощью, но она ужасно этого не хотела. Я пытался отвести ее на сеансы психотерапии, пытался показать ее врачам, но она постоянно отказывалась. И я видел, что она начинает обижаться и отдаляться от меня. Мне была невыносима мысль о том, что я могу ее потерять, поэтому я… перестал так сильно на нее давить. И эта ситуация стала для нас нормой. Я убедил себя, что раз она не в критическом состоянии, то нет причин переживать. Я повторял сам себе: «Все-таки она почти каждый будний день ходит на работу. Она не пытается покончить с собой. Ей просто нужно немного отдохнуть».
Когда я слышу эту знакомую с детства мантру, у меня начинает кружиться голова.
– Это явно не помогало, – говорю я и сама удивляюсь, как зло звучит мой голос.
– Я знаю, – говорит папа. – Я время от времени поднимал этот вопрос, пытался уговорить маму сходить к разным врачам, обсудить возможное лечение.
– Я не была… к этому готова, – говорит мама. – Мне почти всегда удавалось убедить себя, что я просто устала – физически и эмоционально. В некоторые моменты я понимала, что со мной что-то не так, но тогда я начинала травить себя. Я думала, что я слишком слабая, что я должна вытащить себя из этого состояния сама. Ты даже не представляешь, насколько семья, в которой ты выросла, влияет на твои жизненные убеждения.
Это напоминает мне то, что сказал Люк, когда мы были на природе. То, что он перенял от отца больше, чем ему казалось. Мои мысли на секунду переносятся к нему, и я задумываюсь: как он там? Как он справляется с тем, что Мэл больше нет? Думает ли обо мне?
– Папа прав, – продолжает мама. – Я не пыталась покончить с собой. У меня почти всегда получалось заставить себя выполнять повседневные дела. Я просто чувствовала себя нечастной и не могла сосредоточиться на настоящем моменте, но все это не казалось мне симптомами болезни. Я думала, что должна справиться с этим сама…
– В тот день, когда Мэл поставили диагноз, я увидела, какой это был для тебя удар. Тогда во мне что-то изменилось. Нет, я не сразу обратилась за помощью – это произошло несколько месяцев спустя. Но когда я увидела тебя в тот день… тебя так терзала мысль о том, что ты потеряешь Мэл, и я вдруг поняла: если ты потеряешь меня – свою собственную мать, – тебе будет не из-за чего горевать. Потому что я не была рядом с тобой. Я не…
Она осекается, потому что ее душат слезы. Папа гладит ее по коленке.
– Ты обратилась за помощью ради меня? – Я не верю своим ушам. – Несмотря на то что ты из-за меня заболела?
Мои родители обмениваются взглядами.
– Джесси, мама заболела не из-за тебя, – твердо говорит папа. – Да, проблемы начались после родов, но это был биологический процесс, нейрохимическая реакция. Ты тут совершенно ни при чем.
Мама подходит ко мне и берет мое лицо в ладони. Впервые на моей памяти у нее теплые руки.
– Ты всегда была ярким пятнышком в моей жизни. Мысли о тебе помогали мне жить дальше, – говорит мама, и слезы текут по ее щекам. – Я любила тебя. Я тебя люблю.
«Я сломала тебя», – думаю я, но, словно прочитав мои мысли, мама отчаянно качает головой.
– Даже не думай себя винить, – говорит она, по-прежнему держа мое лицо в ладонях.
