Вывод дивизии из боя Эйке воспринял с нескрываемым облегчением – за два дня боев его дивизия потеряла куда больше парней, самых лучших из охранников концлагерей, среди которых проводился отбор в ваффен-СС, чем во Франции и в других походах, включая и Себеж, взятых вместе. Когда 22 июня вступили в Россию, было почти 18 тысяч «камрадов», сейчас в строю и 15 тысяч не наберется. Страх наводили тысячи метких русских стрелков, что буквально охотились за немецкими солдатами. И их артиллерия, что днем и ночью короткими огневыми налетами не давала часа передышки, не жалели снарядов, всячески досаждали. А про пулеметный огонь теперь и вспоминать не хотелось – русские «максимами», казалось, натыкали все пространство, как дикобраза иглами.
Так что выход из сражения после неудачного штурма показался всем спасительным только поначалу. Но теперь эсэсовцы ворчали – бестолковость командования группы армий «Север» начала раздражать. Как это понимать прикажете – от Себежа их выдернули и направили к Острову, в состав 56‐го моторизованного корпуса, который до того сам наступал здесь своими двумя дивизиями на Пушкинские Горы и Опочку. А теперь корпус перебрасывают обратно, поменяв частям направления ударов. А ведь на каждом километре марша виднелись следы прохождения здесь раньше 8‐й танковой дивизии – утонувшие в болотах машины, остовы сгоревших «Опелей» на обочинах и в кюветах напоминали о нападениях партизан, которые подобно комарам так и кишели в местных топях. Немногие селения были сожжены большевиками, а в редчайших домах, что иногда попадались по пути, эсэсовцы категорически отказывались ночевать – полчища оголодавших клопов ненасытно терзали уставших арийцев всю короткую ночь. Пришлось самим сжигать проклятые лачуги, чтобы хоть как-то утолить закипевший гнев…
– Группенфюрер, тебе нужно посмотреть самому!
Эйке внимательно посмотрел на штурмбаннфюрера Краузе – офицера штаба, зная, что тот отвлекать на пустяки не станет. Идти пришлось недолго – налет прекратился, и везде слышались стоны и проклятия раненых и живых – мертвые, как известно, молчат. И вскоре Эйке увидел картину ада – дикие вопли заживо сгоревших людей потрясли его огрубевшую душу, привыкшую спокойно взирать на смерть во всех ее обличьях.
– Когда бомбардировщик загорелся, то пилот либо умышленно, либо случайно, направил самолет на колонну. И угодил прямо в бензовоз. Топливо окатило парней, что спрятались в яме, – их там всех сожгло сразу! А тех, кто уцелел от взрыва, забрызгало горящим бензином…
Эйке и так все понял, с содроганием смотря на хрипящие изувеченные тела пяти эсэсовцев, возле которых стоял врач. Обер-артц негромко произнес – вроде как выразив свои мысли вслух:
– Они умрут в течение часа. У меня уже нет морфия, чтобы облегчить их муки!
– Краузе, прояви милосердие! Они не в силах попросить о дружеской услуге, и это наша обязанность, – спокойно произнес Эйке, и через несколько секунд раздались выстрелы из «парабеллума». Крики и стоны оборвались. Сам группенфюрер только сжал кулаки – зверства русских поражали. На выручку его избиваемых парней прилетела восьмерка «мессершмиттов» – два из них были сбиты еще до схватки, свалившимися со стороны солнца остроносыми истребителями. И тут же, как ему тогда показалось, позорно удравшими. На храбрых немецких летчиков, что отчаянно попытались атаковать русские СБ, сразу набросились два десятка русских «крыс» – началась жестокая свалка, жуткая круговерть. Трое были сбиты, хотя сумели поразить И‐16. Перевес стал у врага подавляющим. Эйке видел, что «мессера» круто пошли наверх, «крысы» тут же отстали – им не хватало скорости. Но со стороны солнца опять свалилась четверка «коршунов», и два Bf‐109 тут же окутались дымом. А потом началось страшное – спокойно, как на стрельбище, русские бипланы расстреляли спрыгнувших на парашютах германских летчиков. Всех, кто в тот момент спускался под белыми спасительными куполами. И прошли еще раз над колонной, стреляя из крыльевых пулеметов. Хорошо, что реактивных снарядов, что оставляют дымный след и взрываются с ужасным грохотом, у них не осталось – потратили еще при первой штурмовке.
– Кто-нибудь из русских летчиков выпрыгнул с парашютами?
– Из СБ вывалились трое, как только тот пролетел над болотом, ближе к реке. А пилот их «крысы» болтается на дереве. «Камрады» его еще в воздухе из винтовок изрешетили!
Эйке посмотрел на белый купол, что зацепился за верхушку высокой ели, на стропах ниже покачивалось тело русского летчика. Затем посмотрел в сторону Великой и вздохнул. Преследовать уцелевших пилотов врага в той болотистой пойме было бы неосторожным делом, и не партизаны угроза, а трясины, что могут встретиться на каждом шагу. Жаль, конечно, но парням не утолить справедливую злость. Придется им немного подождать.
– Подсчитать потери, оказать помощь раненым! Освободить дорогу от сгоревших автомобилей и двигаться дальше, – отдал приказ Эйке и пошел к своему штабному «Хорьху» – задержки в пути его порядком бесили…
– А ведь здесь, похоже, и попал в засаду штаб 56‐го корпуса?!
Два русских пушечных броневика обгорели так, что на них не осталось ни малейшего следа краски. Еще пара остовов от небольших грузовиков в две оси, еще один, но уже трехосный чуть в стороне, на пригорке. Везде лежат пробитые пулями русские каски, искореженное оружие разбросано вокруг – винтовки, ручные пулеметы. У неглубокого окопчика разбитый станковый пулемет на колесиках. Везде белеют огрызки костей, видимо, зверье пировало на месте боя – да и кто из немцев будет хоронить большевицких партизан?
Эйке быстро прикинул – русских было не больше взвода с усилением, но вот бойню они учинили страшную. Полтора десятка автомобилей навечно застыли, сброшенные с дороги – изувеченные пулями и осколками, снаряды раскурочили моторы, иные дотла сгорели. Победа над «Иванами» досталась дорогой ценою – у Pz‐38 (t) сорвана взрывом башня, отброшена в сторону – видимо, детонировал боекомплект. Второй скорбно встал рядом обгоревшей грудой металлолома. Чуть подальше на металлическом ободе колес броневик из разведывательного батальона – тоже сгоревший, тонкий ствол «эрликона» уставился в небо. Жуткая картина побоища, что устроили от силы полсотни коммунистических фанатиков!
– Тут и пленили нашего командира корпуса Манштейна, – пробормотал Эйке и посмотрел на длинную шеренгу холмиков, возле которых валялись березовые кресты и германские каски. Сохранился стоя только один, на нем висела картонка с нанесенной углем коротковатой надписью. Группенфюрер подошел поближе – его эсэсовцы уже втыкали кресты в могилы: 37 немцев погибли в учиненной красными бойне. А значит, больше сотни германских солдат еще и ранено, если обычные для войны пропорции брать, и сколько их еще умрет на койках в госпиталях?! Слишком высокая и непомерная плата за два броневика и несколько десятков партизан.
Подумав про последних, Эйке посмотрел на темную стену хвойного леса, застывшую за болотистой равниной, покрытой чахлыми кустами. И тут же посмотрел на небо – растянувшаяся посреди неширокого чистого поля колонна была отличной целью для вражеской авиации. Как для партизан! Но, видимо, повезло – «крыс» в воздухе не наблюдалось, как и «франтиньеров», а то бы те давно начали стрелять.
