Работа врача — непростая во многих смыслах. Один из наиболее необычных ее аспектов — это то, что огромная часть людей, с которыми мы имеем дело каждый день, напугана до смерти. Они боятся иголок. Боятся белых халатов. Боятся скальпелей. Но больше всего боятся той шишки в подмышечной впадине, странной родинки на груди, ноющей боли в затылке. Они боятся, что любой симптом может стать предвестником смерти.
Конечно, это неудивительно: страх смерти — один из наиболее фундаментальных страхов, которые в нас таятся. Он свойственен представителям всех биологических видов, которые в меру своих возможностей стараются предотвратить собственную гибель. Однако только сейчас мы начинаем понимать масштаб этого страха. Ученые все больше склоняются к версии, что страх смерти определяет все стороны нашей жизни, а также каждое наше будничное решение. Религия играет очень важную роль в обуздании этого страха.
В наше время страх смерти часто изображается как слабость, как недостаток испытывающего его человека; тех же, кому он не свойственен, считают благородными и самоотверженными. Тем не менее страх смерти не менее важен и не менее естественен, чем иммунная система. На клеточном уровне наши лейкоциты непрерывно ведут борьбу против известных неизвестных и неизвестных неизвестных, угрожающих нашему организму. На более высоком уровне страх смерти — это то, что, возможно, и позволяет нам выживать в полной опасностей внешней среде. Человеческий организм обладает развитыми механизмами, которые позволяют быстро действовать в те моменты, когда нас внезапно переполняет смертельный ужас (когда нас преследует разъяренное животное или когда мы оказываемся в окружении огня). Следовательно, среди прочих наших страхов страх смерти является, пожалуй, наиболее естественным и необходимым из всех.
Страх смерти имеет под собой прочную физиологическую основу, однако то, до какой степени он определяет ход нашей жизни, стало осознаваться совсем недавно. Хотя философы и психологи всегда отмечали роль смерти в нашей повседневной деятельности, никто не описал это в таких подробностях, как антрополог Эрнест Беккер, получивший Пулитцеровскую премию за свою книгу «Отрицание смерти» (The Denial of Death, 1973)
[282]. Идеи Беккера подхватили психологи Джефф Гринберг, Шелдон Соломон и Том Пищински, создавшие на их основе свою теорию управления страхом смерти (terror management theory, TMT)
[283]. Согласно этой теории, люди испытывают жгучее желание жить и сохранить жизнь, однако, в отличие от других организмов, их гипертрофированное самосознание заставляет остро ощущать свою смертность. Хотя нашим первоначальным инстинктивным порывом является отрицание неизбежности конца, мы преодолеваем ужас, вызванный этой двойственностью, формируя социальные институты и идеи, которые наполняют наше существование смыслом. Такие социальные институты включают мораль, культуру, национальную и этническую принадлежность. Чтобы повысить свою самооценку, мы занимаемся деятельностью, которая, как мы надеемся, переживет нас самих, — искусством, литературой, благотворительностью. Мы совершаем безусловные подвиги и ищем источники неиссякаемых ресурсов. Мы вкладываемся в своих детей, надеясь, что они продолжат наше дело и сохранят память о нас.
Кроме того, напоминание о собственной смертности заставляет людей активнее отстаивать свои культурные представления и мировоззрение, а также гораздо менее благосклонно относиться к тем, кто чем-то отличается от них. В одном эксперименте судьи, которым перед вынесением решения напоминали о смерти, устанавливали залог для обвиняемых в занятии проституцией в среднем в размере 455 долларов, в то время как без такого напоминания средний залог составлял 50 долларов
[284]. Показ на экране слова «смерть» в течение всего 28 миллисекунд значительно усилил негативные эмоции, испытываемые американской аудиторией по отношению к автору, критикующему США
[285]. Незаметные напоминания о смерти заставляют людей охотнее выступать в поддержку военных действий
[286]. Тем не менее, несмотря на сотни экспериментов, подтверждающих эту теорию, американские ученые (в отличие от европейских) продолжали относиться к ней скептически. Ситуация изменилась лишь после событий 9 сентября 2001 года — самого мощного напоминания о смерти в современной американской истории. С тех пор эта теория получила гораздо более широкое признание
[287].
Во многих отношениях религия является наиболее мощным побочным продуктом управления страхом смерти. В отличие от таких конструктов, как культура и мораль, религия не только помогает смягчить этот страх, повышая нашу самооценку за счет молитв, паломничеств и богослужений, но и является самым непосредственным из доступных нам способов отрицания самой смерти. Обещание загробной жизни, которое присутствует практически во всех религиях, делает смерть не финалом, но лишь моментом перехода из одной жизни в другую. Неудивительно, что мысли о смерти приводят к появлению религиозных настроений даже у атеистов
[288].
До сих пор до конца не ясно, действительно ли религия уменьшает страх смерти, — результаты исследований противоречат друг другу. Имеются публикации всех сортов: в одних доказывается отрицательная взаимосвязь между религиозностью и страхом смерти, тогда как в других эта взаимосвязь нейтральная или даже положительная
[289]. Вероятно, эти результаты являются свидетельством значительных различий между религиями и их последователями. Тем не менее наиболее убедительно взаимосвязь между страхом смерти и религиозностью описана в работе канадского экономиста Дерека Пайна
[290]. В широком спектре от ярых атеистов до крайних фундаменталистов наибольший страх смерти, по всей видимости, испытывают умеренно религиозные люди. Полученные им на основании математического моделирования данные понятны даже на интуитивном уровне: убежденный атеист не тратит усилий на подготовку к загробной жизни и не видит в будущем никакой неопределенности. Очень набожные люди делают сравнительно серьезные вложения в загробную жизнь в форме веры, молитв и других религиозных действий и, соответственно, ожидают, что с большой вероятностью попадут в рай, а не в ад. Однако умеренно религиозные люди оказываются в затруднительном положении. Для начала они не уверены в наличии или отсутствии загробной жизни, а в случае ее существования низко оценивают свои шансы попадания в рай, учитывая менее значительные ритуальные вложения. Эта нелинейная взаимосвязь была предложена и в некоторых других работах. Судя по всему, именно она объясняет, почему большинство обычных людей (вероятнее всего, представители именно умеренно религиозной группы) продолжают ощущать в конце жизни огромную уязвимость и душевное смятение.
