Хотя Джон Уоррен никогда не выписывал эфир, хлороформ или морфин специально, чтобы прервать чью-то жизнь, создавалось ощущение, что момент, когда это сделает кто-то другой, неизбежно наступит. Как это и повелось в дальнейшем, пропагандистом активной эвтаназии стал человек, который не был по специальности врачом.
Бирмингемский теоретический клуб был объединением мыслителей и философов, которые собирались для обсуждения тем общего характера. Читавшиеся там доклады впоследствии публиковались. Самым популярным из всех стал доклад, прочитанный в 1870 году никому до тех пор неизвестным господином по имени Сэмюэль Уильямс. Он поставил перед аудиторией вопрос: «Почему пациента, которого собирается оперировать хирург, мы всегда избавляем от предстоящих страданий, но пациент, который вот-вот испытает самую худшую боль, какую только может причинить сама природа, остается без нашей помощи или даже надежды на нее?»
[534] Затем он высказал свое мнение, «что во всех случаях безнадежной и причиняющей страдания болезни в формальные обязанности медика должно входить применение хлороформа, когда того пожелает пациент… чтобы немедленно загасить сознание и предать страдающего человека быстрой и безболезненной смерти». При этом он оговорил непременные условия такого вмешательства: «Должно быть сделано все для предотвращения любого возможного злоупотребления подобными полномочиями; также следует предпринять все меры для установления факта применения вещества в соответствии с явно высказанным пожеланием пациента».
Текст этого доклада, прочитанного в уютном клубном зале, получил широкое распространение и был напечатан во влиятельном журнале Popular Science Monthly. Среди тех, кто, также не будучи врачом, высказывался на рубеже столетий в пользу активной эвтаназии, были гарвардский профессор истории искусств Чарльз Элиот Нортон и известный адвокат Симеон Болдуин, который позже стал президентом Американской ассоциации юристов
[535]. Эти взгляды отчасти оказали влияние на законопроект о легализации эвтаназии, который рассматривался конгрессом штата Огайо. Несмотря на то что он не был принят, это был лишь первый подобный документ из многих, обсуждавшихся американскими законодателями.
Ведущие медицинские журналы того времени — в том числе те, что до сих пор сохраняют свое лидирующее положение, — заняли круговую оборону и решительно выступили против любых предположений, будто врачи должны помогать своим пациентам умирать. Описывая в редакционных статьях роль врача в мире, где эвтаназия стала законной, The Journal of the American Medical Association и The British Medical Journal независимо друг от друга использовали слово «палач»
[536].
Категорически отвергнув активную эвтаназию, медицинское сообщество одновременно начало заигрывать с куда более мрачной и безнравственной идеей — евгеникой. Евгеника возникла после того, как Чарльз Дарвин опубликовал свой труд «Происхождение человека и половой отбор», где писал:
Наши врачи употребляют все усилия, чтобы продлить жизнь каждого до последней возможности. Таким образом, слабые члены цивилизованного общества распространяют свой род. Ни один человек, знакомый с законами разведения домашних животных, не будет иметь ни малейшего сомнения в том, что это обстоятельство крайне неблагоприятно для человеческой расы
[537].
Евгеника обращала особое внимание на детей и людей, которые считались «слабоумными» или «умственно неполноценными». После Первой мировой войны евгеника получила широкое распространение в Германии, а также в США. К 1926 году в 23 американских штатах были приняты законы, разрешающие стерилизацию
[538]. Во многих из них на проведение «добровольной стерилизации» не требовалось согласие самого пациента, что делало ее фактически принудительной
[539]. Кроме того, стерилизации чаще других подвергались представители национальных меньшинств и иммигранты
[540]. К 1944 году было зарегистрировано более 40 000 случаев проведения стерилизации, и еще 22 000 пациентов прошли через эту процедуру с 1943 до 1963 года
[541].
Такие стерилизации не проводились тайно: их осуществляли с явно выраженного согласия и при поддержке важнейших медицинских обществ, а также судов. В редакционной статье, опубликованной в 1933 году в The New England Journal of Medicine, заявлялось:
Бремя, которое накладывает на общество эта растущая распространенность слабоумия, огромно. Для начала люди с пониженным интеллектом всегда являются потенциальными преступниками… Мы должны… осознать опасность полной замены нашего населения на расу слабоумных
[542].
Редакторы видели потенциальное решение проблемы в нацистской евгенике:
Германия — это, пожалуй, страна, добившаяся наибольшего прогресса в ограничении плодовитости неприспособленных к жизни людей… Интересами отдельного человека следует пренебречь ради высшего блага
[543].
Суды не остались в стороне от этих тенденций. Ярче всего это проявилось в прецедентном деле «Бак против Белла» (Buck v. Bell, 1927)
[544]. Керри Бак была помещена в приемную семью после того, как ее мать попала в тюрьму по причине беспорядочных половых сношений. Керри было всего 17 лет, когда ее изнасиловал племянник приемной матери и она забеременела. Чтобы избавить семью от позора, приемные родители Керри поместили ее в интернат для эпилептиков и слабоумных, где в соответствии с законом штата Виргиния о стерилизации от 1924 года она должна была пройти эту процедуру. Когда дело дошло до Верховного суда США, восемь судей из девяти высказались в защиту права штата стерилизовать женщину. Автор текста судебного решения Оливер Уэнделл Холмс писал:
