Суд пошел-таки на одну уступку — он объявил искусственное питание и восполнение потери жидкости в организме формами лечения. Несмотря на то что тем самым он согласился с преобладающей в медицинском и биоэтическом сообществе точкой зрения, у такого подхода нашлись и убежденные противники, которые утверждали, что еда и вода не являются лечением, а прекращение их поступления в организм должно приравниваться к убийству путем эвтаназии. «В Миссури даже собаку не разрешается заморить голодом», — говорил пастор Джозеф Форман из Атланты, активист движения за сохранение жизни
[609]. Протестующие не только многократно оспорили это решение в судах; позже они попытались взять штурмом медицинское учреждение, где находилась Нэнси, чтобы вновь подключить ее к искусственному питанию через зонд.
Тем не менее в конце концов суд принял показания коллег Нэнси Крузан, которые описывали ее желание не находиться в вегетативном состоянии, и родителям девушки было разрешено прекратить искусственное поступление пищи. Через две недели Нэнси завершила свой долгий и мучительный уход из жизни, на который ей потребовалось почти восемь лет. На осмысление ее наследия понадобилось не так много времени. Как показало исследование специалистов из Калифорнийского университета в Сан-Франциско, в сравнении с 1987–1988 годами, когда около половины всех смертей в отделениях интенсивной терапии происходило в результате принятия решения о прекращении или непредоставлении искусственного жизнеобеспечения, в 1992–1993 годах доля таких случаев увеличилась до 90 %
[610]. Это отражает и современное положение вещей: в наше время непросто окончательно умереть без того, чтобы врач фактически позволил этому случиться. Как любил говорить один из руководителей моей ординатуры по интенсивной терапии: «В нашем отделении никто без разрешения врача [на прекращение мер искусственного жизнеобеспечения] умирать не должен».
Споры о самоубийстве при содействии врача и эвтаназии вынудили людей искать альтернативные варианты, и среди них значительный интерес вызвало терминальное обезвоживание. Чрезвычайно личной историей поделился врач Дэвид Эдди. Его умирающая мать попросила его рассказать об ее уходе из жизни: «Напиши об этом, Дэвид. Расскажи другим о том, что подошло мне. Я хочу подарить это людям»
[611]. Вирджинии было 84 года, но ее возраст был для нее лишь цифрой. В 70 она в одиночку путешествовала по Африке, а в 82 смогла выжить при крушении плота на реке Снейк в Вайоминге. Тем не менее, когда умер ее муж, она начала по-другому смотреть на жизнь:
Я знаю, что они могут сохранять мне жизнь в течение долгого времени, но какой в этом смысл? Если удовольствия уже нет, а перемены всегда к худшему, то почему я должна растягивать этот процесс до тех пор, пока меня не спасет рак, инфаркт или инсульт?…Влияет ли на смысл жизни ее продолжительность? Или цель жизни так многогранна, что свое существование не обязательно продлевать любой ценой?
Размышляя над имеющимися у нее вариантами, она думала о самоубийстве при содействии врача, однако не пошла на это, поскольку не хотела нарушать закон. Внезапно ее посетила светлая мысль, и ее семья согласилась на это пойти. Отпраздновав свой 85-й день рождения, «она насладилась последним кусочком шоколада, а затем перестала пить и есть». Через шесть дней близкие не смогли ее разбудить. Она умерла.
Хотя Эдди всячески превозносит достоинства терминального обезвоживания, это не отражает точку зрения большинства. Смерть в этом случае может наступить через несколько дней, а может и через несколько недель, вследствие чего пациенты и их семьи оказываются в заложниках у неизвестности
[612]. Больше того, терминальное обезвоживание возлагает все бремя умирания на самого пациента, который должен уморить себя голодом, что может оказаться слишком сложной задачей для того, кто уже испытывает страдания.
Несмотря на то что прекращение мер поддержания жизни получило сейчас повсеместное распространение, оно до сих пор остается спорным решением. В конце концов сама фраза «отключить пациента» отражает активный характер этого действия. В тех случаях, когда пациенты полностью зависят от искусственного жизнеобеспечения, например, когда они подключены к аппарату искусственной вентиляции легких, прекращение таких мер может привести к почти мгновенной смерти.
Пациент с терминальной сердечной недостаточностью, устав от осложнений, попросил врача отключить аппарат вспомогательного кровообращения — установленную в левом желудочке турбину, которая помогала его сердцу перекачивать кровь по всему телу после того, как оно утратило способность делать это самостоятельно. Спустя мгновения после отключения аппарата пациент умер. Когда ученые проводят разницу между эвтаназией и прекращением лечения, они часто указывают, что первое является действием, а второе — это бездействие, уклонение от действия. С точки зрения морали этот довод неубедителен, а прекращение лечения часто является столь же преднамеренным действием, как и введение смертельных препаратов
[613].
Другое ключевое возражение против эвтаназии восходит к клятве Гиппократа, согласно которой главной задачей врача является продление жизни. Тем не менее это утверждение не учитывает возможные предпочтения пациента. Когда неизлечимо больной человек принимает решение, что больше не хочет искусственного поддержания жизненных функций, операций и реанимационных действий, он фактически заявляет о своем нежелании жить так долго, как это возможно с медицинской точки зрения. Почему мы правы, когда позволяем пациентам укорачивать свою жизнь одним способом, который может привести к гораздо большей неопределенности, страданиям и потере автономии воли, но не позволяем делать то же самое другим способом? Если нашей задачей является предотвращение самоубийств, мы должны себе признаться, что у нас никогда не было возможности успешно препятствовать суицидально настроенным людям в осуществлении их планов. На самом деле пациенты, которые страдают от депрессии или даже думают о самоубийстве, могут отказаться от будущего лечения или прекратить текущее, хотя они и не удовлетворяют требованиям, предъявляемым к тем, кто хочет совершить самоубийство при содействии врача
[614].
