— Кто это? — спросила она с любопытством.
— Это синьор Фарузи, граф Онейли, — ответил Рикардо задумчивым тоном, свидетельствующим, что ему только что пришла в голову некая мысль.
Бьянка с новым интересом присмотрелась к элегантному господину с его свитой. Значит, это с ним её муж встречался в Медиолане. Граф Онейли, посол Лиги в Венетте…
— Очень кстати, что он здесь оказался, — пробормотал Рикардо. — Надо бы с ним поговорить.
— Подожди! — Бьянка еле успела удержать его за руку. — Что ты задумал?
— Мне кажется, графу будет интересно присутствовать на суде. Обвинения против Франчески косвенно затрагивают и Фиеску, так что Лиги это тоже касается!
— Но захочет ли он помочь…
— Пожелай мне удачи! — и Рикардо оглянулся, боясь упустить знатного медиоланца.
— Только не наделай глупостей! — крикнула Бьянка вдогонку. — Мы ещё успеем их натворить, если приговор суда окажется слишком суровым!
Её муж на ходу улыбнулся той улыбкой, которая заставляла поверить, что среди его предков были пираты, после чего затерялся в пёстрой толпе. Проводив его взглядом, Бьянка медленными шагами вернулась на площадь. Солнце поднялось уже высоко, укоротив тени и посеребрив лагуну до слепящего блеска. Фабрицио терпеливо дожидался её на причале, но Бьянке не хотелось возвращаться, хотя её присутствие здесь ничем не могло помочь. Что-то неумолимо притягивало её к белоснежной громаде Дворца. Пьяцетта тем временем жила своей кипучей жизнью. Под аркадами сидели, прячась от солнца, менялы и астрологи. Среди праздных гуляющих пар ходили торговцы, предлагавшие апельсины, печенье и сладкую воду. Из кондитерской высыпала стайка девушек с марципановыми корзиночками в руках в сопровождении строгих дуэний, похожих на серых ворон. Вокруг стоял такой гвалт, что Бьянка не сразу расслышала, как её окликнули:
— Бьянка! Подожди!
Она оглянулась. Со стороны аркады к ней спешила Инес, одетая очень скромно, в простой тёмной мантилье поверх лёгкого платья, словно ей хотелось привлекать как можно меньше внимания.
— Я только что узнала, что суд будет закрытым, — запыхавшись, сказала она.
— Да, я знаю.
Они помолчали, глядя на снующих мимо людей. Бьянка кожей чувствовала испытующий взгляд светлых глаз подруги.
— А ты хотела бы узнать, что там будет? — вдруг спросила Инес.
— Конечно! Но как? Разве есть такая возможность?
Инес снова смерила её пристальным взглядом, словно не решаясь посвятить в какую-то тайну, потом вздохнула:
— Поклянись, что никому не расскажешь!
Бьянка истово перекрестилась.
— Ладно. Тогда идём.
В городе много шептались про потайные ходы Дворца дожей. Прожив в этом замке полгода, Инес успела выведать некоторые из них. В частности, ей был знаком один тёмный закуток под самой крышей, ничем не примечательный, кроме потайного окна, выходившего в зал Сената.
* * *
Венетта, тюрьма Карчери.
Не знаю, сколько прошло времени, прежде чем тени в камере уплотнились, посерели, и в окно проник розовато-оранжевый свет зари. Пульчино никуда не делся с рассветом, он остался со мной, и его молчаливое присутствие, хоть и не могло облегчить моё горе, всё-таки согревало. Когда свет окончательно разогнал по углам ночные тени, чайка встрепенулся, взлетел на кровать, и меня кольнуло его удивление:
«Смотри! Кто-то здорово раскурочил потолок в углу!»
«Это грифон», — ответила я равнодушно.
«Я слыхал о грифонах с Пьяцетты. Значит, один из них прилетал сюда? А чего он хотел?»
Мне было всё равно. Пульчино тем временем обследовал новоявленную дыру в потолке. Я заволновалась, как бы он не застрял там. Если вдруг появятся судейские, они, недолго думая, свернут ему шею!
«Лучше вылезай оттуда!»
Наконец, мой друг соизволил вернуться.
«Грифон это или нет, он оказал тебе неплохую услугу! Это надо же — оторвать свинцовые плиты толщиной в полдюйма! Если разобрать обломки досок и штукатурки, то ты точно сможешь пролезть!»
Я скептически пожала плечами: «И что? Допустим, я выберусь на крышу, а что дальше? Предлагаешь спрыгнуть в канал и покормить собой моррен? Они будут рады!»
Это была бы скорая, хоть и мучительная смерть. Тоже вариант, если подумать.
«Никого не нужно кормить, — нетерпеливо перебил Пульчино. — Я сейчас найду Скарпу, а он добудет верёвку и лодку. Слышишь?»
Он опустился на пол прямо передо мной:
«Франческа… Я понимаю, как тебе плохо, но это реальный шанс! Горевать будешь потом, на воле!»
Ничего он не понимал. Я молча закрыла глаза. Неумеренный энтузиазм Пульчино вызывал только раздражение. Свобода, бегство… вся эта суета теперь была ни к чему!
«Мне ничего не нужно, и, пожалуйста, оставь ты Скарпу в покое! Он, бедняга, и так настрадался. На его месте я бы спряталась в самый дальний угол лагуны и даже носа не показывала в Венетту!»
Пульчино некоторое время укоризненно смотрел на меня, потом молча нахохлился и улетел, протиснувшись сквозь решётку окна. Мне стало стыдно. Он столько хлопотал ради меня, столько рисковал, появляясь в Карчери, совершенно не заботясь о собственной безопасности… Чтобы успокоить свою совесть, я взобралась на кровать и внимательнее осмотрела потолок. Скажу Пульчино, что пыталась расширить дыру, но у меня ничего не вышло. Поневоле я поразилась, какой огромный объём работы грифон проделал всего за две ночи! Нормальному узнику здесь хватило бы дел на месяц! Деревянная обрешётка была вся измочалена в хлам, куски штукатурки отваливались, хоть вынимай их руками. Чтобы не шуметь и скрыть следы преступной деятельности, я аккуратно складывала выломанные куски на свой плащ, а потом прятала их под кровать. Вскоре дыра в потолке достигла таких размеров, что, привстав повыше, я смогла бы просунуть голову на чердак. «Ну и зачем всё это?» — спросила я себя. Безнадёжность и чувство потери нахлынули с новой силой.
Может быть, над крышей повеяло ветром с лагуны, так как в лицо вдруг дохнуло морем. Я задумчиво села на постель, поджав ноги. Это уже было со мной однажды. Чувство покинутости, боль от потери — и запах моря. Давно. В детстве. В монастыре.
В первые дни на острове Мираколо я старалась вести себя тише воды, ниже травы, но иногда меня охватывала такая тоска по матери, что я убегала. Я пряталась в саду, под старым каштаном, а когда монахини привыкли находить меня там, однажды перелезла через ограду и оказалась на берегу. Тишина и одиночество окутали меня со всех сторон, словно кокон. Солнце высушивало слёзы на щеках, оставляя липкие следы. Пенные языки волн набегали на берег и с шорохом откатывались назад, грохоча галькой. Размеренное дыхание моря так завораживало, что я позабыла обо всём на свете, и чуть не подпрыгнула, когда кто-то тронул меня за плечо. Это оказалась сестра Агата. От страха у меня язык присох к нёбу. Я ждала, что меня будут бранить или строго накажут, но пожилая женщина только понимающе улыбнулась.
