— Стой! — вдруг грозно послышалось невдалеке. Осторожно приподняв голову, я увидела, как следом за Кожаным Человеком на крыше появился ещё кто-то в бело-зелёной форме. Дворцовая стража! Вдруг моя нога соскользнула с опоры, и я съехала к краю, безуспешно пытаясь ухватиться за гладкий настил. Пальцы, испачканные в крови, всё время соскальзывали. О, Мадонна! В последнией момент я смогла кое-как зацепиться за выступ кровли.
В памяти всплыло непрошеное воспоминание, когда один узник вот так же пытался бежать из Дворца дожей. В конце концов его загнали на крышу, и он с отчаяния прыгнул в канал. Разбился, конечно — глубина в этом месте была не очень большой. Я находилась примерно в том же положении, с той только разницей, что тюрьма Карчери была на этаж ниже. Повезёт или нет?
В отдалении послышался звон клинков, но даже если стражник спасёт меня от убийцы, сейчас мне ничто не поможет! Над головой раздалось хлопанье крыльев Пульчино… Поздно! Моя раненая рука совсем онемела, пальцы разжались, и я рухнула в пустоту.
Удар об воду с высоты трех этажей был ненамного мягче, чем о каменную мостовую. У меня вышибло дух, и в глазах потемнело. В рот и в уши сразу же залилась вода. Руки не слушались, но меня отрезвил холод, скользнувший по ноге, а потом — резкая боль пониже колена. Моррены!
Я забилась, как рыба, попавшая в силок, и вылетела на поверхность. Рядом со мной в воде мелькнуло скользкое холодное тело. В панике я оттолкнула это, и вдруг встретилась взглядом с золотыми глазами Кариты. Зашипев на меня, она погрузилась под воду. Рядом с моей головой плеснуло весло. Лодка! Дрожащими руками я схватилась за борт. Что-то толкало меня наверх, ноги горели, будто их крючьями рвали на части.
Наверное, от боли и страха у меня помутилось в голове, так как очнулась я уже в лодке, в лужицах красноватой воды, похожей на разбавленное вино. Кто-то упорно звал меня: «Франческа! Франческа!» Щурясь от боли, я узнала гребца — это был Скарпа. Непривычно серьёзный, он резко отталкивался веслом. Лодка двигалась по узкому каналу, с двух сторон стиснутому стенами домов. Всё казалось черно-белым: дома с провалами окон, небо — как выстиранная простыня. Наконец, совсем близко я увидела Пульчино. Двух Пульчино, если быть точной. Всё расплывалось.
«Отвези меня в лагуну», — попросила я без слов.
«Нет! Потерпи немного. Пожалуйста! Хорошо, что Карита быстро вытащила тебя!»
Трудно спорить, когда боль превращает твоё тело в пылающий костер. Даже просто повернуть голову было трудно. Чайка встревоженно суетился рядом:
«Когда боль слишком сильная, она может убить тебя изнутри. Отпусти её! — приказал он. — И тогда мы взлетим».
«Слишком рискованно, — возразила я. — Для тебя».
Мне-то уже всё равно, а вот погубить заодно и Пульчино совсем не хотелось. Жаль, что не вышло увидеться с морем… напоследок. Стены домов закружились и поплыли, заливаясь красным.
«Франческа!» — послышалось снова. Я застонала. Ну чего ему неймётся? Почему он не может просто оставить меня в покое? Я бы выкинула Пульчино из лодки, будь у меня больше сил.
«Улетим вместе! Не нужно терпеть!» — настаивал он.
От возмущения я даже очнулась:
«Так нельзя! Ты можешь погибнуть! Я боюсь убить в тебе птицу!»
Он бесстрашно смотрел мне в лицо тёплым понимающим взглядом и выглядел так, будто знал что-то, мне недоступное…
«Не бойся. С тобой я больше, чем птица. А ты — больше, чем человек».
Даже в забытьи я ощущала его присутствие. Доброта Пульчино была маленьким островком, убежищем в океане калечащей боли. В конце концов я позволила ему увлечь меня за собой, и моё сознание растворилось в небе среди новых, необычных запахов и звуков. Крылья унесли нас далеко-далеко от маленькой лодки, к которой от пристани уже бежали люди.
* * *
Мне снилось, что я была чайкой. Мир сузился до самых простых понятий: рыжая полоска камышей на отмели, ветерок, пахнувший солью, скользкий и блестящий рыбий бок в прозрачной волне…
Иногда что-то вторгалось в моё незамысловатое существование, какая-то тревожная нота, от которой становилось не по себе. Мне снился чей-то пристальный взгляд, зовущий голос, прикосновение чужой руки, от которого трепетало сердце. Тогда меня снова пронзало холодом, и я гнала прочь эти воспоминания, подозревая, что за ними стояло чувство потери, такое огромное, что невозможно осмыслить! Оно бы меня просто разрушило. Куда проще было думать о рыбе, ветре и камышах. Ловить крыльями ветер, паря в его тёплых потоках… Выслеживать, когда моряки начнут потрошить рыбу после лова, чтобы урвать самые лакомые куски. Но беспокойство мне так досаждало, что однажды я решила — хватит.
Я очнулась в тёплой и светлой комнате, в чистой постели, которая казалась мягкой, как облако. По сравнению с картинкой, запечатлевшейся в памяти — грязный баркас, жесткие сырые доски под спиной и ворох пёстрых юбок, запятнанных кровью — это был просто рай. На мне была чистая полотняная рубашка, и волосы больше не свисали сосульками, а пушистыми локонами рассыпались по плечам. Одна рука была забинтована выше локтя. Я больше не чувствовала крыльев, но тело казалось почти таким же лёгким, как у птицы. Только в ногах ощущалась тяжесть.
Откинув одеяло, я попыталась встать и обнаружила, что ноги от колен до щиколоток тоже все были в бинтах. Честное слово, я выглядела, как подагрик, и двигалась с таким же трудом! Постепенно ко мне возвращалась память. Я узнала комнату донны Ассунты — по светло-серым занавескам и статуэтке Мадонны в стенной нише. Значит, я у Джулии, в доме Граначчи. Я отчетливо помнила Джулию, Бьянку… Рикардо…
А потом я вспомнила Алессандро, и мир сразу померк.
Я его потеряла. Вот почему мне так не хотелось возвращаться! Без него этот мир был тюрьмой, пусть без решёток, грязной соломы и грубых охранников — всё равно. Как же это несправедливо! Сердито стерев набежавшие слёзы, я подняла голову… и вдруг встретилась глазами с Алессандро. Он стоял в дверях и взволнованно смотрел на меня. Сероглазый, осунувшийся, он, как обычно, выглядел так, будто не спал неделю. Я застыла, боясь пошевелиться. Если моя фантазия способна порождать такие реальные видения, то на этот раз я превзошла себя!
— Франческа, — выдохнул Алессандро. В два шага пересёк разделяющее нас пространство и обнял меня так крепко, что я как-то сразу убедилась в его реальности. Всё ещё не доверяя себе, я подалась назад в кольце его рук, провела пальцами вдоль его лба, щёк… и боялась отнять ладони — а вдруг он опять исчезнет!
— Ты жив… Ты жив!
Он снова молча привлёк меня к себе. Я задыхалась, стараясь не плакать. Невероятно! Каким-то чудом мы оба оказались по эту сторону жизни.
— Мне сказали, что ты погиб!
— А ты неделю была без сознания! — сказал он с мягким упрёком в голосе. — Я уже не надеялся тебя дозваться!
Кажется, мы оба нечаянно ранили друг друга. Мне хотелось сказать, что он — единственный, ради кого я вернулась бы откуда угодно, но, прижавшись щекой к его плечу, я чувствовала его улыбку и понимала, что слова не нужны. Рядом с Алессандро меня снова охватило ощущение проникнутой теплом близости — такой, что казалось вполне естественным прикоснуться к нему, чувствуя ладонью прохладу его кожи, или закончить начатую им фразу… Наши мысли звучали в унисон.
