Препятствие оказалось ногой Калины, но сам он не подавал признаков жизни. Я похолодела изнутри, когда поняла, что дыхание его стало совсем слабым, едва уловимым.
— Калина! — в панике упала я перед ним на колени и принялась ощупывать его тело. — Калина, миленький, только не умирай! — заплакала я, прижимаясь к его холодному телу и пытаясь хоть как-то согреть его собой.
— Осторожнее, малышка, ты меня дико возбуждаешь, — раздался над самым моим ухом лукавый голос. — Если твои шаловливые пальчики не остановятся, то я за себя не ручаюсь.
Как назло, в этот момент рука моя коснулась характерной выпуклости пониже его пояса. В ужасе отдернула ее и хотела отодвинуться, но сделать этого мне не позволили. Рука Калины легла мне на спину, и он нежно прижал меня к себе, целуя в макушку.
— Ты жив! — пробормотала я и уткнулась лицом ему в шею, вдыхая запах, который успел стать родным.
— А что мне будет? — усмехнулся он, но сразу же не сдержал стона.
— Ты ранен? — отпрянула я и снова принялась ощупывать его. Стараясь не отвлекаться на рельефность его мышц, я нащупала несколько рваных ран, из которых все еще понемногу сочилась кровь. — Ты ранен! — потрясенно произнесла я.
— Ерунда. Это просто царапины. На мне все быстро заживает. А вот ты сейчас здорово рискуешь, — с этими словами он снова притянул меня к себе и накрыл мои губы своими.
Поцелуй был нежным и страстным одновременно. Я буквально растворилась в нем, забыв где нахожусь, отдаваясь во власть этих умелых и чувственных губ. Я прижимала к себе голову Калины и мечтала, чтобы блаженство не заканчивалось никогда. Пусть так будет всегда: вокруг нас рай, и мы в этом раю.
— Я люблю тебя, — прошептал Калина, отрываясь от моих губ и согревая их своим дыханием. — Люблю больше жизни. И никому не отдам!
Наверное, я что-то должна была ответить. Чувствовала, что Калина ждет этого. Но уста мои оставались немы, а в голове сидело единственное желание — чтобы поцелуй повторился. Я могла бы сказать, что мне очень нравится с ним целоваться, что он мне до ужаса приятен, как мужчина, но слова любви… Увы, этого я сказать не могла.
Калина понял все правильно и вновь накрыл мои губы своими. На этот раз поцелуй был даже более глубоким, если такое вообще возможно. Казалось, в него Калина вложил вся свою страсть, которая передалась и мне. Но мы были не в том месте и состоянии, чтобы позволить себе что-то еще. И осознание этого явилось отрезвляющим душем. На этот раз первой поцелуй прервала я. Пройдясь пальцами вдоль руки Калины, нащупала наручники и толстую цепь.
— Ты прикован что ли? — в ужасе спросила, до глубины души пораженная свирепостью Гордея. Как можно приковывать по рукам и ногам раненного человека?!
— Брат не может лишить меня сил, как сделал это с тобой, — спокойно отозвался Калина, словно речь шла о самых простых вещах. — Вот и принял меры…
— Говнюк! — процедила я сквозь зубы, чем вызвала смех Калины.
— Разве приличные девушки так выражаются? Ты моя маленькая сквернословка, — снова прижал он меня к себе, целуя в лоб.
Хорошо было сидеть с ним обнявшись, согреваясь его теплом, но всякие разные мысли не давали покоя. И на первом месте была мысль об отце. Что с ним и где он сейчас?
— Думаю, он в одном из подвалов, — ответил Калина на мой вопрос.
— Что же с ним будет? — едва не расплакалась я, такое отчаяние и беспомощность испытала. — Я даже приблизиться к нему не могу, чтобы поддержать.
Губы уже вовсю дрожали, и я едва сдерживала слезы.
— Гордей может быть каким угодно, но он не убийца, — после короткого раздумья заговорил Калина, крепче прижимая меня к себе в попытке ободрить. — Твоего отца будут судить по законам клана. И нам нужно выбраться отсюда раньше, чтобы присутствовать на суде.
— Но как?!
— Пока не знаю, но я думаю…
Уверенности Калины в порядочности брата я не испытывала. Даже напротив. Сдается мне, что власть настолько вскружила голову Гордею, что теперь он способен на все. И самое главное для нас сейчас было выбраться отсюда. Но я даже ума не прилагала, как это можно сделать. И начать следовало с освобождения Калины от оков.
— А как ты узнал, где искать меня? — внезапно осенила меня мысль. — Как ты понял, что Гордей хитростью заманил меня?
— За это нужно благодарить твою подругу, Анну, кажется. Она подслушала твой разговор с Виолеттой, а потом проследила за вами.
— Аня?!
Удивлению моему не было предела. Трусишка Аня рискнула пойти против Гордея?! Аня, которая даже говорить о медведях боялась? Уму непостижимо!
— Разыскать меня ей помогла Сайка.
Вот тут я вовсе едва не свалилась с колен Калины, до такой степени шокировало меня это известие.
— Не могу поверить. Она же меня ненавидит и совсем недавно…
Вовремя прикусила язык. Чуть не проговорилась о покушении Сайки на мою жизнь. Реакция Калины могла оказаться непредсказуемой.
— Люди меняются, — философски изрек Калина, а меня даже слегка покоробила его холодность. — А Сайка никогда не была дурой.
Она любит тебя, чурбан проклятый! И это любовь творит чудеса, а не человеческий разум. Ради меня одной Сайка бы палец о палец не ударила. Скорее всего, этим поступком она пытается вернуть себе твое расположение. Стоило только представить, что Сайка снова оказывается в фаворе у Калины, как мне тут же стало настолько неуютно, что я даже поерзала, удобнее устраиваясь у него на коленях. С удивлением понимала, что приятно осознавать себя единственной, что не готова я делить этого мужчину еще с кем-то. Но отблагодарить Сайку я была обязана, и сделаю это, как только выберусь отсюда.
Объятья Калины согревали, и мысли мои постепенно приняли более плавный оборот, перестав хаотично метаться в голове. И рассуждала я о любви и несправедливости, связанной с ней. Вот и Елена любила моего отца, а не была любимой. Жалость шевельнулась в душе, но ее я прогнала. Дух не была достойна сострадания, причинив людям столько вреда. Ведь, уверена, не одна я пострадала по ее вине. Взять тех же девочек-танцовщиц. Сколькие из них находятся тут против воли, лишь по дикому желанию Елены? Хотя, конечно, были и такие, которых устраивает подобная жизнь. Например, Стелла… Но тут все познается в сравнении.
Мысли мои унесли меня настолько далеко от этого душного и темного подвала, что я даже умудрилась почувствовать себя почти хорошо. Успокаивало еще и то, что Калина вроде как не сильно страдал физически. Да, он был ранен, но не серьезно. По крайней мере, хотелось в это верить. Прикован к стене, но цепи достаточно длинные, чтобы не стеснять его движений и давать возможность обнимать меня. Собственный эгоизм ни грамма не огорчал, а напротив заставил губы растянуться в довольной улыбке и потереться щекой о грудь Калины. В его объятьях мне было спокойно. Даже от плененного него исходила защита и опора. Никогда раньше я не испытывала столь противоречивые чувства. В беде мои отец и брат, а я почти счастлива.
