Доковыляв до кушетки, я практически упала на нее и отвернулась к стене. Спиной чувствовала, что какое-то время Калина еще продолжал стоять посреди комнаты, глядя на меня, а потом ушел, стараясь ступать бесшумно. Кажется, он о чем-то догадался. Актриса из тебя, Маруся, никакая, прямо скажем. На этой пессимистичной ноте я закрыла глаза и сразу же провалилась в беспокойный сон.
Снилась мне Елена. Вернее, во сне я была ею. Молодая, беспечная и очень веселая. Я неслась на свидание к любимому, словно за спиной у меня выросли крылья. Ветер свистел в ушах. Запах костров, доносящийся из далекой деревни и улавливаемый моими носом, будоражил голову. Лапы пружинили на прошлогодней пожухлой листве, вздымая ее, оставляя после себя пыльный след. Впереди уже маячило озеро и проглядывалась спина того, кто ждал меня, кого я не видела долгую неделю, занятая делами в клане.
Обернулась, не доходя несколько шагов до него. Волосы прикрыли обнаженную грудь, шелком проскользили по спине. Наготы своей я не стеснялась, знала, что красива, что возбуждаю его такая. Все внутри меня дрожало от предвкушения близости, которая каждый раз казалась мне еще прекрасней, чем до этого.
— Любимый! — обняла его сзади и прижалась грудью к его спине. Потерлась сосками, чувствуя, как они моментально затвердели, как наливается тяжестью низ живота. — Как же я соскучилась!
Нет-нет! Это неправильно! Я не должна сейчас быть Еленой, ведь обнимает она моего отца. Это неправильно, кощунственно. Это слишком интимно и гадко, даже для такой искушенной стервы, в которую превратилась эта медведица после смерти!
— Я тоже рад тебя видеть, — оглянулся Андрей и потянул Елену за руку, вынуждая присесть рядом прямо на прохладную траву, еще влажную от росы, хоть августовское солнце уже и палило вовсю.
Он не смотрел на нее, а продолжал что-то внимательно разглядывать на ровной глади озерной, словно ждал появления волшебной ладьи, а она все никак не выплывала из рассветного тумана.
Вот это другое дело, хоть и тоже нехорошо. Но кажется, у меня получилось не быть ею во сне, а наблюдать за ними со стороны. Я не хотела и этого, но частица духа, что жила во мне, заставляла смотреть. Ведь впервые она мне показала любимого. Ни разу до этого я не видела их вместе. Так странно, я спала очень крепко, но точно знала, что вижу сон, как отражение реальности давно минувших дней.
— Что случилось? Почему ты не смотришь на меня? Не видишь, как сильно я хочу тебя?
Елена провела руками по своей груди, отводя волосы за спину, призывно прогибаясь в талии. Она прижалась к Андрею плечом, но он снова едва уловимо отстранился от нее.
— Не будь букой. Поцелуй меня, — обхватила она его за шею, прижимаясь губами к заметно трепещущей на шее жилке.
— Елена, мы не должны, — вновь отвел он ее руки. — То, что мы делаем, неправильно…
— Правильно, милый, правильно. Я так люблю тебя, что жить без тебя не могу. И ты меня любишь…
Она уложила его на траву и придавила собой. Приникла губами к его губам…
Нет! Только не это! Я не хочу видеть этого с отцом в главной роли. Силилась открыть глаза, твердила как заведенная: «Нет! Нет! Нет!»
— Маруся, проснись. Это всего лишь сон.
— Это не сон, — прохныкала я, все еще не понимая, сон это или явь, откуда пришел такой родной и знакомый голос. — Я не хочу, не хочу!..
— Все хорошо, малышка, все хорошо… Что я наделал, на что тебя обрек?..
Папа? Ну конечно! В чьих объятьях еще может быть так уютно, так хорошо и привычно? Мелькнувшую подсказку откинула сразу же, прижимаясь к родному телу.
— Папулечка! — прорыдала я ему в плечо, полностью просыпаясь. — Папулечка!
Неврастеничка какая-то! Вместо того чтобы радоваться, что сижу тут и обнимаю отца, рыдаю как ненормальная, истерю просто. Но слезы лились безостановочным потоком, словно я решила выплакать все, что накопилось в душе за эти месяцы. Какое-то время мы сидели с отцом обнявшись. Он ничего не говорил, просто гладил меня по волосам, прижимая голову к плечу. А я потихоньку успокаивалась, судорожно всхлипывая. Сдается мне, слез не осталось совсем. Теперь, наверное, я смогу сколько-то лет не плакать вовсе.
— Как ты? — шмыгнула я носом, вглядываясь в заросшее щетиной и осунувшееся лицо. Бегло осмотрелась вокруг себя и даже вздохнула с облегчением. В комнате мы были с отцом одни. Куда подевались Елена с Калиной, в данный момент меня интересовало меньше всего.
— Уже гораздо лучше, потому что вижу тебя здоровой и невредимой, — улыбнулся отец. — И кажется, ты повзрослела.
— Наверное, не знаю, — машинально отозвалась я, думая о другом. — Пап, не надо было тебе приходить сюда, — не удержалась от упрека.
На это отец ничего не ответил, лишь снова погладил меня по волосам. На секунду показалось, что я опять маленькая, сижу у папы на коленях, и сейчас он начнет играть со мной в «По кочкам».
— Мы с мамой очень виноваты перед тобой, дочь, — с видимым трудом произнес он. — Надо было давно тебе обо всем рассказать. Но… это было не просто.
— Я понимаю.
Теперь, когда я знала все и даже больше, чем хотелось бы знать, я действительно, понимала родителей. Молчать их заставлял, прежде всего, стыд. Не так-то просто рассказать о прошлом, в котором наряду с прекрасным было много грязи. И пусть, жизнь отца изменилась не по его воле, ответственность за содеянное с матерью, да и с Еленой, с него нельзя было снять. И не для всех это прошло безболезненно. Но я не осуждала родителей. Моя любовь к ним была гораздо сильнее всяких там обид. В конце концов, они всего лишь люди, а людям свойственно ошибаться.
— Не знаю, что на нее повлияло, но Елена намерена меня отпустить и даже помогла мне бежать из плена, — вновь заговорил отец, и голос его зазвучал неестественно твердо. Сразу становилось понятно, что меня он ей прощать не собирается. — Домой вернемся вместе.
Я смотрела на отца и понимала, что сейчас мне предстоит самое сложное.
— Я остаюсь, пап.
— Естественно нет, — сжал он губы, как делал всегда, когда сердился. Никогда и ничто больше не выдавало его гнев. Отец даже голос повышал очень редко. — Если ты из-за него хочешь остаться, — кивнул он куда-то в сторону, — то не стоит этого делать. Он вскружил тебе голову, но я-то знаю… — запнулся лишь на секунду. — Поверь мне, он того не стоит, — тише добавил и даже покраснел слегка, если мне не примерещилось в предрассветных сумерках.
Я бы могла многое рассказать отцу про Калину. О том, как он спасал меня несколько раз от смерти, как заботился обо мне… Возможно, это изменило бы его отношение. Но во-первых, сейчас я не хотела говорить об этом, а во-вторых, что-то мне подсказывало, что времени у нас в обрез.
— Дело не в нем, пап. Я должна спасти человека. И ты мне в этом поможешь.
— Марина! О чем ты говоришь?! — это был один из тех немногих раз, когда голос отец все же повысил. — Тебя окружают звери, среди которых тебе не место.
