— Ну как… секретарши — они же должны быть боевые. Как говорится, и в огонь, и в воду за начальника… Вон, моя Карина Ашотовна какая! А у тебя… — он снова задумался, явно подбирая сравнение, — … тургеневская барышня в секретарях, — удовлетворенно закончил.
Да уж… Однако, сравнение и Вадиму показалось метким. С виду Мила именно такой и была — утонченная, часто витающая в фантазиях, ранимая и робкая. Только что-то ему подсказывало, что в открытом состязании характеров она даст жару той же Карине Ашотовне — бойкой армянке бальзаковского возраста, что уже лет пять, как верно служила Юрку. Та да, как друг и сказал, за своего любимого начальника готова была глотку перегрызть. Она его любила как сына, тем более, что своих детей у нее не было. Даже частенько пирожками домашними подкармливала или хачапури, до которых Юрок был особенно охоч.
— Считай, что это акт благодарности… — и Вадим рассказал, как Мила спасала его на корпоративе.
Друг долго смеялся, хоть и слышал уже эту историю, только вот не знал, что героиней в ней была именно эта тургеневская барышня. А потом его осенило:
— Слушай, так это над ней ты так неудачно пошутил? Ну, тогда, с кроватью?..
— Именно, — не известно почему, но и это воспоминание портило ему настроение. Что же сегодня пошло не так, раз ему отчаянно хочется напиться?
Юрок снова на короткое время замолчал, что-то сосредоточенно записывая в какой-то папке. А потом в сердцах захлопнул ее и предложил:
— Слушай, а поехали в «Парус»!
— Только не говори, что захотелось прочистить горло, — умоляюще посмотрел на друга Вадим. Еще в какой-нибудь спорт-бар он бы запросто согласился, но в караоке…
— Ну ты его хочешь промочить, а я и то, и другое. Да и когда мы с тобой там были в последний раз?
— Сегодня понедельник, — с сомнением проговорил Вадим.
— Тем более! По понедельникам сам бог велел расслабляться. А я бы так вообще их упразднил. Все, поехали! Доставлю тебе сегодня эстетическое удовольствие.
Ну что ж — Парус, так Парус. В конце концов, и в караоке-баре наливали коньяк.
Глава 15
Мила, Вадим.
Уже подъезжая к своему двору, Мила резко передумала идти домой. Она выкрутила руль и свернула в соседний двор, к дому Вики. Сегодняшний день оказался слишком насыщенным событиями. Держать их в себе Мила не могла больше. Как назло, Вика не давала о себе знать, да и рассказывать все по телефону было бы проблематично.
Как же давно она тут не была! Поднимаясь по лестнице на третий этаж, Мила испытывала щемящую тоску по прошлому, по беззаботному детству, половина которого прошла в этом дворе и доме, по тому периоду времени, который навсегда остался в воспоминаниях.
Дверь открыла Наталья Сергеевна — мама Вики. За годы, что Мила ее не видела, та совсем почти не изменилась. Те же коротко стриженные и совершенно белые волосы, которые Миле в детстве казались похожими на пух и какими-то неестественными. Стройная худощавая фигура с идеально ровной спиной. Про таких говорят: «Маленькая собачка до старости щенок». Неизменно приветливое выражение лица и небесного цвета глаза, которые от нее достались и дочери. Только Наталья Сергеевна на мир взирала слишком восторженно, как, наверное, свойственно многим творческим натурам. Дочь ее росла более прагматичной, ну а о том, какой увидела Вику недавно, Мила вообще старалась не думать.
Когда-то, давным-давно, именно Наталья Сергеевна привила Миле любовь к музыке. На ее пианино первоклассница с огромными бантами в тоненьких косичках нажала на первые клавиши и сразу же влюбилась в их глубокое звучание. А вскоре это пианино переехало к Миле домой, когда мама Вики приобрела себе концертный рояль. Тогда и началось для Милы углубленное познание музыкальных премудростей. И за это она тоже всегда будет благодарна Наталье Сергеевне.
— Милочка, ты ли это? — радостно всплеснула руками женщина, и только тут Мила заметила, что на поясе той повязан кухонный фартук. Неужели готовит? Никогда за все годы Мила не видела маму Вики за плитой. У них в доме всегда была домработница. А сейчас, получается…
— Заходи, дорогая, — втянула Наталья Сергеевна Милу в прихожую и пылко прижала к груди. — Как же я рада тебя видеть! И какая ты стала хорошенькая! — рассматривала она ее со всех сторон. — А я вот познаю премудрости кулинарии, — смущенно улыбнулась. — Знаешь, после твоей мамы, мне больше не хочется, чтоб кто-то еще готовил для нас. Лучше все равно никто не сможет — твоя мама в этом настоящая мастерица. Да и все остальные для нас чужие. Так что, теперь я сама повар, — тоненько рассмеялась она.
— Как Данила Григорьевич себя чувствует? — уточнила Мила, пока мама Вики принимала у нее пальто и вешала на плечики.
— Все нервы вымотал этот Данила Григорьевич, — в сердцах ответила Наталья Сергеевна, но даже злиться у нее получалось как-то по-доброму. — Врачи ему диету прописали, а он ни в какую… Ведет себя, как ребенок.
Что на это можно было ответить, Мила понятия не имела, да и вдруг спохватилась поинтересоваться главным:
— А Вика дома?
Что если той нет? Зачем тогда она пришла? И главное, где ее искать?
Как изменилось лицо мамы Вики, Миле не понравилось. Женщина словно состарилась на глазах, и возле губ ее сразу же залегли скорбные морщинки. Она махнула на комнату дочери со словами:
— Там она…
— Вика не здорова? — испугалась Мила.
— Иди, детка, к ней, сама все увидишь…
Даже на кухню Наталья Сергеевна не пошла своей пружинящей походкой, а скорее пошаркала. В этом доме всегда царила праздничная атмосфера, а сейчас она больше походила на траур. И от этого Миле стало еще тоскливее.
Вика лежала на диване, смотря в одну точку потолка. Мила мельком окинула комнату взглядом и поняла, что за те годы, что они с подругой не общались, здесь ничего не изменилось. Разве что, изменилась сама Вика, и сейчас Миле было страшно на нее смотреть. Если бы не размеренно вздымающаяся грудь, то можно было бы принять ту за покойницу — такая она была бледная.
— Вик, — позвала Мила, опускаясь на краешек дивана и беря руку подруги в свою. Рука оказалась тоже холодной, под стать самой Вике.
— Привет, — посмотрела та на Милу, а потом снова вернулась к разглядыванию идеально ровного и белого потолка.
— Вик, что случилось?
— Ничего, — ровно ответила подруга.
— Давно ты так лежишь?
— Не знаю, а что? С утра…
— И ты сегодня ничего не ела?
— Аппетита нет.
Не аппетита у тебя нет, а желания жить, дубина ты стоеросовая! Когда-то Мила читала какой-то роман (названия и автора она бы сейчас не вспомнила), где героиня потеряла всех, кого любила в своей жизни. И вот в конце она шла по улице и думала, как же случилось так, что для нее умерла радость. Вот и с Викой творилось примерно то же — со смертью любимого человека, для нее умерла радость. Только ведь не одну себя она мучила, а еще и родителей. Да и Миле было тяжело смотреть на некогда жизнерадостную девушку, которая сейчас стала собственной тенью.
