Кажется, с возвращением в замок у меня появился новый поклонник. И как это раньше мне граф Энтони Доусон казался настолько несимпатичным, даже отталкивающим? Когда этот дамский угодник перестал желать выдать предательницу-сестру замуж за герцога, то стал просто милейшим и обходительнейшим человеком. Я даже однажды не сдержалась, когда он по привычке принялся осыпать меня комплиментами, и спросила, чем именно была вызвана его тогдашняя грубость. Мне удалось его смутить, но ответ на свой вопрос я получила. И он же безмерно удивил меня. Оказывается, по словам Энтони, герцог обращал на меня излишне пристальное внимание, что не могли не заметить брат с сестрой. Особенно последняя не уставала об этом твердить Энтони, чем его изрядно злила. Прибавьте к этому мою броскую внешность, по словам того же графа, и я становилась опасной конкуренткой и сердцеедкой. Его признание ошеломило меня до такой степени, что несколько дней я нет-нет да возвращалась мысленно к нашему разговору. Еще и то заставляло меня вспоминать о нем, что изменился сам герцог — предмет девичьих грез. Почти все время он проводил в своей лаборатории. Выходил разве что на занятия с Сериной и в малую гостиную, где три раза в день накрывали стол. Но на чаепитии мы с мисс Норман и графом Энтони не имели чести его видеть, как и вечерние часы по большей части проводили втроем. Редко когда нам компанию составлял герцог, да и то в такие моменты был почти все время погружен в собственные мысли.
Признаюсь честно, меня такое поведение Роджера слегка даже обижало. Понимала, что он ничем мне не обязан, и в его доме я не гостья, а та, что получает жалование, но все же не могла реагировать иначе. Да и он сам сделал все, чтобы за время нашего совместного путешествия я стала относиться к нему несколько иначе, чем раньше, не как к работодателю, научилась видеть в нем прежде всего человека.
В один из вечеров, который начался как обычно, мы с Сериной спустились к ужину и застали там уже Энтони с Роджером. Причем, меня поразил вид последнего. Выглядел герцог даже не довольным, а каким-то лучащимся счастьем. Настроение отца тут же передалось и Серине — малышка заулыбалась так счастливо, словно сквозь грозовые тучи внезапно проглянуло солнце. В который раз я подумала, как чутко этот ребенок улавливает внутренний настрой тех, кто ей близок.
За столом герцог был особенно разговорчив и живо реагировал на любую тему, какая бы не поднималась. А как только мы расправились с десертом, Роджер торжественно произнес:
— А сейчас, дорогие мои, приглашаю вас всех в мою лабораторию!
— И меня? — вдруг пискнула Серина.
— И тебя, маленькая мисс недоверие, — снисходительно улыбнулся дочери герцог.
Что стало с лицом малышки! Если до этого мне показалось, что солнце едва блеснуло и вновь спряталось за тучи, то сейчас оно полыхнуло такой мощью, что на небосводе не осталось ни единой тучки. Она светилась от счастья, и свет этот лился откуда-то изнутри ее души. Я же кусала губы, пытаясь остановить слезы и во все глаза смотрела на Роджера. В какой-то момент наши взгляды перекрестились, и в его глазах я прочла понимание и просьбу потерпеть. Он именно что просил не опережать события, набраться терпения и обещал в конце пути заслуженную награду. Я уже только от этого почувствовала себя такой счастливой, что согласилась бы спуститься с ним не только в пыльную лабораторию, а даже быстренько слетать на край света.
Как же порой ошибается наше воображение, рисуя вещи не такими, какие они есть на самом деле. Я-то представляла себе лабораторию герцога чем-то темным, неприветливым, с низкими потолками и очень удивилась, когда повел нас он не в подвал, а в одну из башенок замка, где я еще не успела побывать. По винтовой лестнице мы поднялись на небольшую площадку, с которой вела единственная дверь. А за дверью оказалось очень светлая и просторная комната, с мягкими диванами, изящными резными шкафами вдоль стен и пушистым ковром на полу. Таким пушистым, что мне даже было неловко ступать по нему в обуви. Конечно, тут было и все то, чему положено находиться в таких помещениях. Какие-то приборы, линзы, пузырьки и пробирки. Но все это было аккуратно расставлено на полочках в шкафах и закрывалось стеклянными дверцами. Наверное, тут и днем очень светло, потому что окон я насчитала аж десять штук.
— Поскольку в царстве разумной материи должна царить стерильность, — повернулся к нам еще более довольный произведенным эффектом герцог и снял с крючков в стене несколько белых халатов, — предлагаю надеть вам вот это. А также, это, — он выдвинул ящичек стола и достал из него защитные маски, тоже белые.
Каждому из нас, в том числе и самому герцогу, досталось по халату и маске. И лишь после того, как мы полностью экипировались, нам разрешили присесть на белоснежный диван.
Не сбавляя торжественности, Роджер открыл дверцу шкафа и достал оттуда продолговатый цилиндр. Сняв с него крышку, таинственно произнес:
— Генрих, выходи!
Из цилиндра повалил черный дым, и я даже сначала испугалась, что он может оказаться едким и опасным для Серины, что смотрела на манипуляции отца не мигая. Впрочем, я быстро успокоилась, вспомнив слова герцога про ту же стерильность. А дым тем временем все больше уплотнялся и принимал очертания человеческой фигуры. Немного обтекаемой, конечно, но вполне узнаваемой. Но изумление близкое к легкому шоку все мы испытали, когда в том месте, где у Генриха предположительно должно было быть лицо, стали проступать вполне себе узнаваемые черты. Не кого-то конкретного, нет, но человеческие! И еще через пару секунд перед нами стоял сотканный из дыма, но очень фигуристый тень — далеко не такой бесформенный, как Кристофер.
— Познакомьтесь, — повернулся к нам герцог, указывая на замершего в неподвижности тень, — это Генрих — помощник в области сельского хозяйства. Он обучен работать всем садовым инвентарем, слесарному делу, так же может помогать в кузне. Обладает абсолютным слухом, молчалив и исполнителен. Генрих — первый мой образец, который удовлетворяет всем требованиям его профиля.
— А еще он изящен и более плотный, — раздался обиженный голос Кристофера, как и появился он сам, — не то, что некоторые…
Тень облетел все такого же неподвижного Генриха и сгрудился на полу возле дивана. Весь его вид выражал глубокую обиду.
— Ну не мог же я экспериментировать на тебе, наш дорогой и всеми любимый Кристофер, — рассмеялся герцог. — Если пообещаю вскоре сделать и тебя красивым, ты простишь меня?
В этот момент я едва сдержала себя, чтобы не броситься на шею Роджеру, до такой степени обрадовалась за Кристофера. Да и сам он мгновенно взбодрился и взлетел почему-то под самый потолок. Наверное, сильная радость делала тень невесомым. Нужно будет полюбопытствовать на досуге.
— Дорогие мои, теперь вы понимаете, почему я вел себя так странно в последнее время! — вновь заговорил герцог и обвел взглядом всех нас, в том числе и Серину. — Потому что я до ужаса боялся что-либо упустить и сделать первый образец опять с изъяном…
— Я бы попросил… — пропел из-под потолка Кристофер, и все мы дружно рассмеялись.
