Агата уложила меня на все то же ложе и заботливо подоткнула со всех сторон одеяло. Она хотела было уйти, но я, переборов отвращение, схватила ее за руку. Я должна выяснить все!
— Для чего вам понадобился мой брат? — с трудом проговорила я. В горле все еще стоял комок, мешая нормально дышать.
— Давай продолжим разговор позже. Тебе нужно поспать. Сейчас принесу зелье… — старуха снова сделала попытку уйти, и снова я ей не позволила.
— Нет, сейчас… — я нашла в себе силы отодвинуться к стене, освобождая ей место на сундуке. Другой мебели тут не было.
— Ладно, — сдалась Агата и со вздохом опустилась на мое ложе. Я видела, что ей этот разговор тоже дается тяжело, но жалости в моей душе не было. Для меня все они были злодеями, решившими, что вправе вершить человеческие судьбы. — Он родился избранным, я уже говорила. Духи мне сообщили, что в твоем мире появился человек, способный разрушить магическую защиту, против которой бессильны даже они.
— Виталя? Но как?..
Как может обычный человек, даже такой, каким был мой брат, бороться с силой, против которой не могу пойти даже духи?
— Не один, конечно, — Агата смотрела на меня как-то затравленно, словно стыдясь того, что должна сказать. — У меня есть дочь, — наконец, заставила она себя продолжить. — Она родилась через год после рождения Филиппа. Кто ее отец, я даже не знаю, потому что тогда вела совершенно скотскую жизнь — ложилась под любого желающего. От Анны я отказалась сразу же, стоило ей только появиться на свет. Не хотела я даже видеть, как растет и взрослеет очередная жертва. Ее воспитал приют, и, достигнув совершеннолетия, она примкнула к повстанцам. Она, как и я, одна из немногих, кто может общаться с духами. Мы с ней не видимся, но от Савелия я знаю все о ее жизни. Повстанцы живут там же, под землей. Их много, и они организовали отдельные поселения. Но они бессильны против совета и, как правило, туда попадают женщины, уже ни на что негодные. Есть там и мужчины, что добровольно отказываются от благ, положенных им по рождению, ради собственных убеждений. Но и их совет не трогает, во-первых, потому что таких мало, а во-вторых, поддерживая иллюзию мирной жизни. Для совета главное, чтобы повстанцы не нашли способ выбраться на поверхность. В общем, моя дочь там, с ними.
Я не понимала, причем тут ее дочь? Во мне ее история рождала только раздражение. Я не могла пожалеть мать, что отказалась от собственного дитя.
— По каким-то одним им известным признакам духи определили, что союз моей дочери и твоего брата породит силу, способную прорвать этот магический купол и выпустить всех желающих на поверхность. Вот собственно и все. Ради этого я и отправила Филиппа за твоим братом, а он привел тебя.
— А что значит союз? С чего вы вообще взяли, что Виталя захочет этого?
Получается, ему хотели еще и женщину навязать для какого-то священного союза. Да одна мысль, что я там осталась одна, не позволила бы ему тут на кого-то еще обратить внимание.
— Мы могли только надеяться на это, мечтать, — тихо отозвалась Агата. — А теперь и эта мечта умерла вместе с твоим братом.
— А вы спросите у своих драгоценных духов, может можно еще притащить кого-нибудь и принести в жертву вашему уродливому миру?
— В тебе сейчас говорит злоба и обида, — отозвалась Агата, и в голосе ее звучала лишь грусть. — Не можешь ты нас понять, потому что себя чувствуешь глубоко несчастной. И я тебя не осуждаю за это. Кто мы для тебя? Во мне только теплится надежда, что рано или поздно ты проникнешься всей глубиной нашего горя и простишь меня. Сама себя я вряд ли смогу простить за еще одну погубленную душу.
Ну уж нет! Губить себя я не позволю. Буду сопротивляться всеми силами. Еще даже примерно не знаю, что предприму дальше, но безмолвной жертвой точно быть отказываюсь.
В голове роились мысли, наслаиваясь одна на другую. Я пыталась выцепить главную, но она все время ускользала. Половина мыслей была связана с Филиппом. Теперь я понимала, почему, явно желая овладеть мною, он этого не делал, доводя и себя и меня до нервного истощения. Понимала, но не оправдывала. Напротив, в моей душе разгоралась все большая ненависть к нему, его фанатичности и слабости духа. Он хотел меня не меньше, чем я его, и не мог, не желал побороть свою похоть. И спас он меня от наказания исключительно ради того, чтобы продлить мои муки и потешить свое эго. Ради этого же привел в свой дом, на поверхности. Я была для него игрушкой, которая пока еще нравится в силу новизны.
— Отдыхай, детка, — услышала я голос Агаты и поняла, что она все еще сидит рядом. — Набирайся сил. И постарайся, если не простить, то хотя бы понять меня.
Она скрылась за занавеской, но тут же вернулась, неся чашку.
— Вот, выпей, — протянула она чашку мне, помогая сесть. — Это быстро поставит тебя на ноги. К сожалению, я не могу вернуть тебя обратно — портал открывается только избранным. Но я могу попытаться пристроить тебя тут, на поверхности. Пока еще не знаю, как, но что-нибудь придумаю обязательно.
Агата ушла, а я лежала без сна. Господи! Зачем мне нужна жизнь, тут? Да забери ты ее, если можешь слышать меня отсюда. Воссоедини ты меня на своих небесах с любимым братом. И пусть весь их мир катится куда подальше, с Филиппом, его матерью, братцем, уродливыми женщинами и красивыми мужчинами… Я не хочу больше ни видеть, ни слышать никого. Я готова расстаться с жизнью, если мне светит только такая.
Наверное, подействовало зелье, потому что веки мои налились свинцом, и я стала проваливаться в сон.
— Пипа, иди сюда, не бойся. Тут нам никто не помешает.
Я стояла перед нашим домиком на дереве, который мы с Виталькой смастерили на даче. Там мы прятались от тетки, когда она хотела заставить нас пахать на огороде. Конечно, прятаться получалось недолго, и она нас быстро находила, но в такие минуты мы чувствовали себя великими заговорщиками. Да и с дерева нас еще нужно было согнать.
Виталик выглядывал из домика и весело махал мне. Но это же сон. Я же точно знаю, что его нет в живых. Да и домика того давно не существует. Его разрушили новые хозяева дачи, когда тетка продала ее.
— Да залезай же, чего ты? У меня не так много времени, — Виталик резко посерьезнел.
Последний аргумент оказался самым весомым, и я принялась карабкаться по дереву. Если бы это не было сном, то в жизни бы я на него не взобралась. А во сне все получалось легко и естественно — словно я белка, а не человек.
— Не делай этого, — жестом остановил меня Виталий, когда я оказалась в домике и попыталась его обнять. — Не сможешь, я же мертв, только разочаруешься, — с грустью в голосе добавил он. — Если бы ты знала, как мне хочется прикоснуться к тебе.
— Виталя, что с нами сделали? — чуть не плача, воскликнула я.
— Вижу, ты уже все знаешь, — сосредоточенно кивнул он. — Я хотел предупредить раньше, но не мог до тебя добраться, когда ты оказалась тут. Из нашего мира не пускают в этот. Но я нашел способ, — он улыбнулся так, как делал это при жизни — по-мальчишечьи задорно. — Придумал место, которого уже нет у нас и воспроизвел его тут. И сработало! Теперь мы сможем иногда тут общаться.
