— Ведь только представь, как он воспитывался? Молчу про строгость и суровость, но рос он с отцом — еще большим фанатиком чести.
Куда уж больше? — подумалось мне. И что значит больше? Значило ли это, что по долгу чести Савелий уже давным-давно должен был убить меня, когда я в первый раз сбежала от Филиппа? Как бы там ни было, он этого не сделал. До сих пор…
Уже прошла неделя, когда мы утром вернулись из охотничьего домика Савелия. Агата тогда накинулась на нас с ругательствами, но быстро присмирела. Видно, что-то такое прочитала на наших лицах, что сама не выдержала и расплылась в довольной улыбке, которую пыталась безуспешно маскировать суровостью.
Савелий тогда не сказал ни слова и никак не отреагировал на грозную тираду матери. Он лишь завел меня, а сам удалился. И вот уже неделю не дает о себе знать.
Я ждала его вечером и на следующий день тоже. Еще через день я уже не находила себе места от тревоги. Что могло случиться? Что если его задержали или, не дай бог, сделали еще что похуже. Не знала, что и думать. Я даже на прогулки с Агатой ходить отказывалась. Что если мы уйдем, а он пожалует в гости? И не захочет нас ждать? А это значило, что я еще его какое-то время не увижу.
— И чего это ты скисла, как квашеная капуста? — удивлялась Агата. Вон даже с лица посерела. А ну, вставай-ка, да пойдем на воздух. Натру тебе щеки снежком, да верну им румянец…
Тогда она силой заставляла меня одеваться и выгоняла на прогулку, как строптивую скотину. Но далеко от дома мы не уходили. Я намеренно бродила кругами, чтобы не упускать его из виду. Ведь в любой момент мог появиться Савелий.
Конечно, Агата догадалась, что между мной и ее сыном произошло в ту ночь. Нужно быть поистине святой, какой старуха сроду не была, чтобы решить, что мы всю ночь беседовали о литературе или живописи. Но она не могла понять причины моей хандры. И раньше случалось, что Савелий пропадал надолго, а потом приходил, как ни в чем не бывало.
Правда, на третий день его отсутствия даже Агата заволновалась.
— Не случилось ли там чего? — пробормотала она самой себе, но я расслышала, хоть и сидела в своем закутке, бездумно пялясь в окно на бессменный изо дня в день пейзаж.
Меня тут же сдуло с сундука.
— Что могло произойти? — ворвалась я на ее половину.
— А батюшки, напугала-то как! — схватилась Агата за сердце, выронив кочергу. — Чего голосишь-то, как потерпевшая?
— Его могли схватить? — пропустила я мимо ушей ее стенания.
— Савелия-то? — проговорила она, исподлобья глядя на меня. И позу-то приняла какую — ноги на ширине плеч, руки уперла в бока. Словно гадала, поколотить меня или простить, как не очень далекую. — А почему нет-то? Разве он всесильный дух какой?
Наверное, в тот момент я сильно побледнела. Даже комната поплыла перед глазами.
— Да что ж это!.. — подскочила ко мне Агата, обхватила за талию и подвела к топчану. — Ты чего это удумала — в обморок бухнуться? И из-за чего?.. Было бы из-за кого! Да что ему может угрожать, когда он сам кому хочешь угроза? Все с ним в порядке… кроме дурного нрава, — добавила она тише и уже отвернувшись от меня.
Я боролась со слабостью и пыталась переварить слова Агаты. Получается, дурной нрав держит его вдалеке от меня? Значит ли это, что он жалеет о том, что произошло той ночью? Поддался порыву, а теперь кусает локти, казнит себя? А что же я? Да я каждый раз замираю от восторга и еще какого-то непонятного, но жутко трепетного и приятного чувства, стоит мне только вспомнить ту волшебную ночь. Подумать только, в малюсеньком, слабо пригодном для житья домишке, прямо на полу, на шкурах вместо постельного белья я познала такое блаженство, о котором даже мечтать не смела. Да, в книгах я читала, что это бывает прекрасным. Но в силу нормального скептицизма думала, что авторы приукрашивают реальность. Пока сама не воспарила в облаках…
В общем тогда Агата меня отругала как следует и велела не забивать голову ерундой. Так и сказала, что мол явится скоро Савелий, куда он денется. У нее даже получилось меня немного успокоить. Правда ненадолго. Когда прошло еще три дня, а о Савелии ни слуху, ни духу, я уже места себе не находила от волнения. Какие там сомнения, хочет он видеть меня или нет! Моя фантазия рождала картинки одна страшнее другой. Мне казалось, что его уже давно схватили и казнили, только мы об этом не знаем. В такие моменты я особенно остро жалела, что не умерла в самый первый раз, когда подвернулась такая возможность.
Агата меня развлекала, как умела. В основном рассказывала о своей жизни. Каждый раз незаметно переводила разговор на сына и внушала мне мысль, что Савелий очень сильный и сломить его не так уж и просто.
Она добилась своего — мои страхи сменила злость вкупе с разочарованием. Теперь я уже не думала, что с ним случилось что-то страшное. Воображение увело меня в другую сторону. Теперь мне казалось, что он, как многие мужчины, попользовался мной, удовлетворил свою страсть и охладел. В такие моменты я бесилась и даже слышать о нем не могла. Думаю, Агата не была удовлетворена плодами своей терапии. Представляю, что она тогда обо мне думала, что с более неуравновешенной психикой не встречала человека. Да я и сама склонялась к такому же мнению.
Именно в один из таких моментов она и усадила меня силой возле очага, сунула в руки кружку с дымящимся напитком и завела беседу. Первым делом, пытливо заглядывая мне в глаза, а то и прямиком в душу, спросила, что так сильно меня терзает, что я вот уже несколько дней брожу по дому, как тень, не находя себе места. На что я без обиняков ответила:
— Ваш сын подлец! Воспользовался моей неопытностью и бросил.
Понимаю, что прозвучало это по-романному, если не откровенно глупо. Но в ту минуту я именно так и думала. Реакция Агаты меня изумила. Она не придумала ничего лучше, как расхохотаться в своей каркающей манере, да так, что расплескала половину чая. Как только не обварилась сама.
Обида не давала мне продолжить обличительную речь. Вот уж не ожидала, что слова мои покажутся такими смешными, что она вот уже несколько минут продолжает хихикать, вытирая лужу на полу.
По-настоящему я распереживалась, когда хихиканья Агаты стали звучать как-то странно, вперемешку со всхлипами. И голову она склонила слишком низко, и на меня старалась не смотреть…
— Агата, — позвала я, после чего она и вовсе отвернулась, и отбежала в угол, где сушились травы. — Агата! — повысила я голос. Но она даже ухом не повела, схватила мешочек и принялась в нем копаться.
Но только всхлипы-то стали раздаваться чаще, да нос у нее потек, так что не могла она его не вытирать периодически.
Я встала со своего места, уже стыдясь собственной истерики, и подошла к этой измученной жизнью женщине.
— Агата, прости меня, — обняла я ее за плечи. — Я не должна была так говорить.
— Все правильно ты сказала, — огрызнулась она, дернув плечом. Впрочем, грубости в голосе ее не было, лишь печаль и слезы. — Вернемся к огню, что-то холодно тут…
