Илью настораживала смена настроения у сестры. Скорее всего, приближается очередной приступ. Хорошо, что начались каникулы. Сегодня она сдала последний экзамен. Завтра он дома, проследит за ней. А в воскресенье это сделает Вероника.
— Расскажи мне про папу, — попросила Олеся.
— Да я и сам слабо помню его. Он умер сразу, как я закончил третий класс, а ты только родилась. Мы тогда жили в Оренбурге. Отец работал геологом и часто уезжал из дома. Я редко его видел. Знаю только, что он был очень добрый, любил маму. Помню, как он радовался, когда ты родилась. После его смерти, мама вместе с нами переехала в Свердловск, здесь ей от матери осталась квартира. Вскоре она познакомилась с Карловым и вышла за него замуж. Дальше ты и сама все знаешь.
— Зачем она вышла замуж за Карлова? Ведь не любила его, — тихо проговорила Олеся.
— Возможно, не устояла. Знаешь же, как он добивается своего. А может ради нас. Трудно сказать… Не знаю… — честно ответил Илья. Сестра уже выросла, и разговаривать с ней можно было по-взрослому.
— Я тоже так думаю. Не понимаю только, как можно жить без любви? Вот и Александра не любит Льва Максимовича, это же сразу понятно. Зачем тогда она выходит за него замуж? — размышляла Олеся.
Илья собрался уже ей ответить, как затрещал мобильный телефон. Звонил Денис Матвеевич — заведующий отделением.
— Алло, — поднес он телефон к уху. — Добрый вечер, Денис Матвеевич.
— Здравствуй, Илья. Выспался?
— Да, все хорошо, спасибо. Как прошел рабочий день?
— Об этом я и хочу поговорить с тобой, — устало вздохнул Карякин на том проводе. — Не слишком поздно? Ты можешь разговаривать?
— Одну минуту, Денис Матвеевич… — Илья повернулся к сестре: — Малыш, уже поздно и тебе пора спать. Беги к себе, ложись, а завтра мы с тобой придумаем, чем заняться.
Поняв все с полуслова, Олеся поцеловала брата и выпорхнула за дверь.
— Я слушаю вас, Денис Матвеевич, — вернулся Илья к разговору.
— Знаешь, Илюш, твой больной из четвертой палаты, Синицын, ведь умер сегодня ровно в девять утра, — сердце Ильи пропустило удар. Значит, мистическое предсказание сбылось. — Странно как-то… Чувствовал себя хорошо, ни на что не жаловался, а потом — остановка сердца. Все наши попытки реанимировать ни к чему не привели. Вскрытие показало, что смерть наступила в результате обширного инфаркта. Вот так-то, — повисло тяжелое молчание. — Понимаю, что ты сейчас подбираешь нужные слова, но сказать тут нечего. Факт остается фактом. Никто не виноват в его смерти. Сыграло ли роль самовнушение, я не знаю. Да и неважно все это.
— Сколько ему было лет? — Илья с трудом задал вопрос. Голос не повиновался ему. Работая в больнице, привыкаешь, что смерть всегда рядом. Но этот случай не вписывался в обычные рамки. Он нарушал все законы медицины. Человек, которому сделали сложнейшую операцию на головном мозге, умирает от банального инфаркта. Уму непостижимо!
— Сорок пять, как и мне, — усмехнулся Карякин.
— Что же мне теперь делать? — задумчиво произнес Илья. — Куда девать ту вещь?
— А никуда, — спокойно ответил заведующий. — Оставь ее у себя, засунь подальше и забудь. Не было ее никогда. Понял? Жена его была сегодня у меня, она даже не упомянула о раритете. Ты тоже кроме меня никому не рассказывал о ней. Вот и забудь.
— Трудно забыть о таком. Мысли всякие лезут в голову.
— А я тебе говорю, забудь, — строго велел Карякин. — В конце концов, тебе есть о чем думать. Как, кстати, себя чувствует Олеся?
— Сегодня появились перепады в настроении. По всей видимости, начинается продромальный период, — Илья тяжело вздохнул. — Думаю, припадок может случиться завтра. Буду наблюдать и ждать наступления ауры…
Непосредственно перед припадком, за три-пять минут, у Олеси появлялась аура — состояние-предвестник. В этот момент она улавливала запахи, достаточно экзотические, которых и в помине не было. Илья вспомнил, что на прошлой неделе она отчетливо уловила аромат магнолии и кипариса. А однажды она почувствовала запах свежего типографского издания.
— Надо бы сделать электроэнцефалограмму, — задумчиво произнес Карякин. — С момента последней уже прошло полгода. Нужно определить степень распространения, если она есть. Приезжай-ка ты с ней на следующей неделе, немножко пообследуем, и не забывай регулярно давать противосудорожные.
— Хорошо, Денис Матвеевич, — вздохнул Илья.
— Давай закругляться, спокойной ночи, Илюш. И держи нос по ветру, не унывай.
Илья отключился и надолго задумался. Сейчас он испытывал чувство невозможности повернуть время вспять, внимательнее отнестись к словам больного из четвертой палаты, принять меры и не допустить наступления смерти. Может быть, результат был бы все равно таким, но он хотя бы попытался что-то сделать, а не отправился спокойно домой, приняв слова Синицына за бред сумасшедшего.
Солнце спряталось за горизонт, и мансарда погрузилась в темноту, лишь свет монитора бросал отблеск на небольшой участок стола. Ночная прохлада еще не пришла на смену дневной жаре. Душный воздух пропитался запахом садовых цветов и влагой с озера.
Илья подошел к распахнутому окну и выглянул в сад. Правильно рассаженные декоративные деревья и кустарники в мягком свете фонарей наполняли сад одновременно строгостью и великолепием. Все дышало изяществом и роскошью. Илье нравилось смотреть на вечернее буйство красок. Красота сада моментально находила отклик в его душе, гармонировала с внутренним миром. Если Илья веселился, то и сад казался нарядным и торжественным, если, как сейчас, испытывал грусть, то и сад проникался этим чувством и выглядел неотразимо-печальным.
С того самого дня, как умерла горячо любимая мать, которой он восхищался, как женщиной и мудрым и добрым человеком, всегда умеющим найти слова поддержки, в душе Ильи поселилась горечь. Именно сейчас мама была особенно ему нужна, как и ее поддержка. Но она ушла, и только друг в друге они с сестрой находили утешение. Карлову не свойственны были душевные муки. Он переживал лишь потерю вещи, которую считал драгоценной. А мама была не вещь. Илья всегда считал ее ангелом с крыльями, которая взлетела, как только у нее появилась такая возможность, и вырвалась из земного плена.
В такие минуты, как сейчас, Илья чувствовал свою уязвимость. Все время ему приходилось прятаться, скрываться под маской равнодушия или веселости. На ум пришли слова Есенина, написанные как будто специально для него:
В грозы, в бури,
В житейскую стынь,
При тяжелых утратах
И когда тебе грустно,
Казаться улыбчивым и простым —
Самое высшее в мире искусство.
На свои желания Илья уже давно махнул рукой. Иногда ему даже казалось, что и не хочет ничего вовсе. Единственный человек, ради которого он жил и пытался чего-то добиться — его сестра. Но и тут он был бессилен. Победить недуг не было никакой возможности. Порой Илья от беспомощности погружался в беспросветность. Но, как правило, после таких приступов, близких к состоянию депрессии, он с большим рвением принимался за дело, искал все новые и новые пути, как можно побороть заболевание.
