Из прохода тянуло подземным холодом.
Молниеносная вереница мыслей проворной змеей пролетела в голове Нарана:
«Боги наконец-то смилостивились, даровали за все мои страдания награду… Новую хижину выстрою… Нет, большой каменный дом, как в городе, с камином, печной трубой, палисадником и высоченным забором, чтобы пьянчуги всякие не беспокоили… Нет, целый замок отгрохаю… И за такие деньжищи баронский титул куплю! Каждый день самогон буду пить из золотой кружки, и не простой самогон, а такой, какой графья и герцоги пьют! Виллу в заморские меха одену, а еще лучше — новую Виллу себе заведу или даже двух…»
Но темный проход, как воронка, поглотил лихорадочные эти мысли. Нарана словно тянуло туда, в затхлый подземный холод…
Он снял с пояса мешочек со старым, сточенным огнивом — единственную свою ценность, не пропитую по той только причине, что ценность огниво представляло лишь для него одного. Потом сломал ветку, сорвал с себя куртку (чего ее жалеть, он тысячу таких теперь купить может!) — и намотал ее на ветку. Шваркнул огнивом — несколько лет подряд пропитываемые самогоном лохмотья вспыхнули моментально. Неся перед собой импровизированный факел, Наран ступил в проход.
Оказалось, что пространство внутри купола — это только площадка для винтом закручивающейся лестницы, ведущей куда-то вниз. Наран начал спускаться по ступенькам и очень скоро обнаружил, что и ступеньки вылиты из чистого золота!
«Два замка куплю! — гукнуло в его голове. — Или три!.. Карету с десятком скакунов… Золотую цепь с камушками до пуза… А еще говорят, что гномьи колодцы приносят беду… Враки все! Враки!»
Лестница уводила все ниже и ниже. Факельное пламя плясало, освещая стены, выложенные золотыми пластинами, которые были сплошь покрыты причудливыми резными рисунками. Вот выхватил огненный свет изображение голого человека, распиливаемого страшной зубастой пилой надвое… Вот углядел Наран рисунок, на котором с человека кривыми ножами срезали кожу, будто с картофелины кожуру… Наткнувшись на картинку, показывающую какого-то бедолагу, удавленного собственными кишками, выпущенными из распоротого брюха, Наран решил на стены больше не смотреть, а смотреть под ноги.
И очень правильно сделал, потому что сразу же едва не споткнулся о скрюченное тело, обернутое белой тканью.
С испуганным вскриком Наран отпрянул.
Некоторое время он стоял, слушая гулкие и частые удары своего сердца, потом облизнул мгновенно высохшие, как осенний лист, губы и склонился над трупом, подсвечивая себе факелом. Дрожащей рукой откинул плотную белую ткань…
Кожа мертвого была черного цвета.
Совсем черного, не какого-нибудь темно-смуглого оттенка, а непроглядного черного — словно мертвеца покрасили особенной какой-то краской, навсегда въевшейся в плоть. Не дыша, Наран стянул ткань с головы мертвеца и повернул голову лицом вверх. Глаза мертвого были открыты, и глаза эти были тоже черны. Оскаленный застывший рот обнажал черные крепкие зубы.
Наран снова вскрикнул и укусил себя за палец, чтобы заглушить взметнувшийся в груди тошнотворный ужас.
Как же он раньше не догадался!
Золото… золотой храм… Чернолицые! Дети Ибаса!..
Кто же не знает о чернолицых, об этом клане беспощадных убийц, убивающих за деньги, но все золото, полученное за пролитую кровь, тративших не на свои потребности (потому как никаких потребностей у Детей Ибаса быть не может), а на создание храмов, посвященных своему Отцу! И Наран знал. Он даже слышал, что в последнее время чернолицые много чаще стали появляться среди людей, и даже самолично видел — неделю примерно назад, как через голую степь, не разбирая дороги, прошли, будто привидения, трое Детей Ибаса, с ног до головы завернутые в традиционные свои белые накидки. В этом облачении, и ни в каком другом, чернолицые испокон веков являли себя людям.
Несколько мгновений Наран колебался. Ему очень хотелось рвануть вверх по лестнице и бежать домой без оглядки. Но мысль о том, что именно ему вдруг открылся храм Ибаса, ни в один из которых никогда не ступала нога обыкновенного человека, заставила его остаться на месте.
О храмах, посвященных Великому Чернолицему, ходило много легенд. И много было бесстрашных охотников, пытавшихся добраться до несметных сокровищ Детей Ибаса, но никто так ничего и не находил. Рассказывали, что строят чернолицые свои храмы в заговоренных местах, куда нет хода смертным, что сам Блуждающий Бог охраняет входы в эти храмы… Никогда не приходило в голову Нарану, что именно ему удастся стать первым человеком, ступившим в храм Ибаса. А раз так — дурак он последний будет, если отступит!
Немного опомнившись, Наран вознес молитву Нэле Милостивой, потом Вайару Светоносному, потом Лукавому Гарнаку, а потом спохватился… Что же он делает! А ежели Ибас услышит, как он в его сокровенных чертогах молится богам, в незапамятные времена прогнавшим его, Великого Чернолицего, с небес и не пустившим в Темный мир, обиталище демонов?!
Несколько ударов сердца Наран трепетал, ожидая, что из подземной темноты выползет первородная Тьма и пожрет его душу… Но ничего не произошло, и Наран мало-помалу успокоился. Какое дело, в конце концов, Ибасу до него, жалкого смертного?
— Мне ведь немного надо… — просяще проскулил Наран в темноту. — Мне ведь… и одного замка хватит; Харан с ними, с двумя…
Он решил двигаться дальше, вниз, но перед этим осторожно перевернул тело чернолицего и распахнул белую накидку. Странно, но никаких ран на трупе не было видно. И белая ткань была чиста от пятен крови. Черная кожа не имела морщин, значит, не старость явилась причиной смерти этого существа. Отчего же он умер?
Впрочем, этот вопрос недолго занимал Нарана. Умер и умер. Мертвый — не живой. Мертвый не обидит.
Наран спускался вниз долго, очень долго. Пожалуй, если бы он взялся объяснить себе, почему полез в самое сердце Тьмы, а не занялся отдиранием золотой пластины с купола, — то ничего бы у него не получилось. Что-то влекло его туда. Что-то он подспудно предполагал там найти…
И нашел.
Ступени закончились глубоко под землей. Наран остановился посреди комнаты, небольшой, но с очень высоким потолком. Из золотых стен на пьянчугу слепо пялились чудовищные нечеловеческие морды, застывшие в золоте когтистые лапы и изогнутые щупальца тянулись к Нарану — словно когда-то полезли из этих стен невиданные существа, да так и завязли, вылезши только наполовину. Пламя потухающего уже факела отразилось в причудливых изгибах странных золотых изваяний — и вспыхнуло на них так ярко, что блеск его едва не ослепил Нарана.
Забулдыга шатнулся с порога на ступень лестницы, прикрывая глаза ладонью, и случайно вскинул взгляд к потолку. Выпуклое изображение громадного глаза с небывалым вертикальным зрачком увидел Наран. И в этом зрачке покоилась тьма. Необычная какая-то тьма; потому необычная, что сразу стало ясно Нарану: долгие века горел этот зрачок никогда не гаснущим неземным огнем, злым и жестоким, и вот только недавно потух. И потух навсегда. Тогда отчетливо понял Наран, что храм этот умер. И стал лишь подземной норой, набитой мертвым холодным золотом.
