Валега тоже разинул рот, чтобы отлаять мужика в ответ, даже перестал пережевывать свою жвачку, но я не стала дожидаться развития событий, торопливо открыла дверцу и выскочила из машины.
Не оглядываясь, я припустила прочь по улице, добежала до угла, свернула и только тогда перевела дыхание. Точнее, выругалась, выпустила пар.
Черт, черт, черт! Да что же такое сегодня со мной творится? Не успеваю выпутаться из одной переделки, как тут же попадаю в другую! Это уже ни на что не похоже! Какой-то тип затащил меня в машину, хотел отвезти черт знает куда, в какие- то Куромяки… к какому-то колченогому… причем, судя по разговору, он меня с кем-то перепутал. Наверняка перепутал.
Да, но он откуда-то знает мое имя…
В это время я поравнялась с витриной канцелярского магазина и увидела в ней свое отражение.
Чужая красная куртка, капюшон, закрывающий лицо…
Да я бы сама себя не узнала, а тот тип окликнул меня сзади, со спины… как он-то смог меня узнать?
И тут у меня случилось внезапное просветление.
Этот тип с квадратной челюстью узнал вовсе не меня! Он принял меня за ту девицу, которая лежит в моем шкафчике в раздевалке бассейна. Ведь это ее куртка, ее джинсы…
Да, но он назвал меня по имени – Жанна!
Мистика какая-то!
Или вовсе не мистика, а роковое совпадение.
Ту девицу зовут, как и меня, Жанной.
Ну что ж, это вполне возможно. Конечно, имя не самое распространенное, но и не такое уж редкое. Вот была у меня одна знакомая из Прибалтики, так ее звали Геновефа. Это действительно редкое имя, а Жанна – подумаешь…
Таким образом, я немного прояснила для себя ситуацию, хотя легче от этого мне не стало. Я так и не знала, где была накануне вечером, в чьей квартире провела минувшую ночь и откуда у меня появилась странная татушка.
Кстати, о татушке.
У той девицы из бассейна была такая же и на том же самом месте. Что бы это значило и чем мне грозит? Особенно учитывая тот факт, что она уже мертва…
Тут от напряженного мыслительного процесса у меня снова заболела голова, и я решила сделать перерыв. А для этого вернуться домой, если, конечно, можно так назвать мою фантастическую коммуналку.
Может, вам интересно, как меня угораздило туда попасть? Да очень просто, меня напарили.
Мать моя живет в Архангельске. То есть на самом деле она мне не мать, а тетка. Но это выяснилось не скоро, а в детстве я, бывало, очень удивлялась, отчего мать меня никогда не приласкает, доброго слова не скажет. Работала тетка бухгалтером, в конце месяца, когда нужно было делать финансовый отчет, приезжала домой поздно, так что я была предоставлена самой себе.
Лет в десять или двенадцать меня просветила сердобольная соседка. Дескать, так, мол, и так, мать моя была той еще пройдой (соседка употребила гораздо более сильное выражение), родила меня неизвестно от кого и обманом сбросила на свою старшую сестру, которая святая женщина, потому что не сдала выродка (то есть меня) в детдом, а кормит и поит на свои деньги.
Теперь трудно сказать, хотела ли соседка напакостить тетке или же в ее понимании так было лучше. Однако я, выслушав такое, собрала рюкзачок и рванула из дома, вытащив у тетки из комода деньги на хозяйство. Хватились меня только на следующий день, потому что тогда у тетки как раз был квартальный отчет. Нашли меня на вокзале, голодную и грязную. И повезло еще, что никто не обидел.
Меня привез домой на машине пожилой мент. Тетка встречала меня во дворе. Тут же толпились соседки, и та, говорливая, тоже орала что-то визгливым голосом насчет яблочка, которое недалеко падает от гнилой яблони.
Тетка, увидев меня, лицом не дрогнула, оно у нее всегда было каменное. Однако, идя мимо той самой соседки, она, не примериваясь, ткнула ее кулаком в нос. Было много крови.
Мент посмотрел на это спокойно, только хмыкнул и поскорее уехал. Соседи тоже быстро разошлись.
Дома тетка сказала мне устало, что, если еще раз такое повторится, она сдаст меня в детдом. И ушла к себе.
Ночью я прикинула про себя и решила, что с теткой все же лучше, чем в детдоме. Ее вечно дома не бывает, так что жить можно, тем более теперь понятно, отчего она ко мне равнодушна. Я ей никто – так, приблудыш. Подкинули меня без ее на то желания, так что нечего ждать от тетки теплых чувств. Насчет матери я никаких надежд не питала – дескать, приедет, возьмет с собой в большой город. Это в три года можно об этом мечтать, а в тринадцать уже поздно.
Дальше мы с теткой жили спокойно. Она требовала, чтобы я вела хозяйство, потому что она много работает.
Ну что ж, надо так надо. Мы никогда с ней не разговаривали, даже за ужином. Иногда она проверяла мой дневник, и если находила тройку, то лишала и так небольших карманных денег. После девятого класса тетка определила меня в бухгалтерский колледж. Мне было все равно – колледж так колледж.
Я успела окончить его и даже немного поработать, когда пришло письмо, где незнакомая женщина сообщала о смерти моей матери и о том, что после нее осталась жилплощадь, которая принадлежит мне по закону. Тетка, прочитав письмо, сказала только:
– Вот все у нее мне назло. Если бы раньше померла, тебе бы как сироте пособие больше платили.
И все, больше никаких слов о смерти единственной сестры.
Это решило дело. Я поехала в Петербург, и тетка даже дала мне денег на дорогу, присовокупив, что это все и чтобы больше я к ней не обращалась. Да не больно-то и хотелось, подумала я тогда, едва удержавшись, чтобы не сказать это вслух.
Город Петербург по традиции встретил меня проливным дождем, так что пришлось взять такси и заплатить несусветные деньги. В письме был указан только адрес, и я, как полная дура, поперлась туда без предупреждения. Дверь открыл здоровенный лысый мужик и сказал, что никакую Елену Куликову он знать не знает. Куликова – это моя фамилия, и у матери, надо думать, была такая же.
Пока я в полной растерянности топталась на лестничной площадке, открылась дверь соседней квартиры, и меня втянула внутрь бойкая старуха в спортивном костюме. Удостоверившись, что я – это я, то есть дочка Елены, она призналась, что написала то письмо, поскольку эти сволочи, муж Лены и ее свекровь, ни за что бы не сообщили мне о смерти матери. Как я потом догадалась, старуха была с ними в ссоре, оттого и хотела подгадить.
Мать умерла от рака, причем очень быстро, и соседка грешила на мужа и свекровь за то, что они фактически бросили ее без помощи. Просто в один момент муженек собрал вещи и переехал к маме, мотивируя это тем, что ему тяжело смотреть на больную. Спит он плохо от ее стонов и запаха лекарств.
Так что соседка уж сама заботилась о Лене, как могла, а то ведь совестью замучилась бы.
Во время болезни и призналась Елена, что где-то в далеком городе Архангельске у нее есть дочь, с которой она не виделась едва ли не с рождения. Раньше не писала и денег не посылала, а теперь вот стыдно о себе сообщить. Дала адрес и взяла с нее, соседки, слово, что напишет письмо только после ее смерти.
