– Как его зовут?
– Нигрум.
– Что за странное имя?
– С латыни это переводится как «чёрный».
– Максимус, поверь мне, латынь я знаю куда лучше тебя, так что можешь не разъяснять элементарные вещи.
– Прошу прощения, преподобный. Это имя дал ему прошлый господин. Когда Нигрум перешёл ко мне, я предложил ему выбрать другое, но он отказался.
– Что? Разрешаешь своим холопам что-то решать самим?
– Он хороший холоп и заслужил уважительное отношение, за это он платит своей безоговорочной верностью.
– Ты оставишь ему оружие? – Савин указал на карабин, висящий у холопа за спиной.
– Разумеется. Голыми руками он не сможет вас защитить, если вдруг нагрянут бестии. Уверяю, вам нечего опасаться.
Отдав холопу распоряжения, Максимус галопом умчался в направлении столицы, оставляя за собой на дороге пыльный след в лучах заходящего солнца.
Как и сказал центурион, Нигрум оказался на редкость расторопным слугой. Скинув на землю рюкзак, он достал одеяло, расстелил его в тени раскидистого дуба и предложил преподобному Дэну отдохнуть. Пока холоп разводил огонь, чтобы приготовить еду, Савин с интересом за ним наблюдал.
Несмотря на то, что лицо мужчины рассекал уродливый шрам, явно оставленный плетью, Нигрум совсем не походил на забитого раба, чью волю сломили побоями. Он скорее был похож на гордого и услужливого официанта, знающего себе цену и не собиравшегося унижаться перед господином сверх необходимого.
Поджарив на огне тонко нарезанные ломти мяса, холоп аккуратно разложил их на металлической тарелке и подал Савину вместе с хлебной лепёшкой и бутылкой вина. Сам же холоп уселся под соседним деревом с карабином в руках.
– Эй, Нигрум, – крикнул командор пару минут спустя.
Он жестом приказал холопу подойти, тот подчинился.
– Присаживайся. – Савин подвинул тарелку ближе к собеседнику. – И угощайся.
Холоп не стал скромничать и говорить что-то вроде «я не достоин» или «господин мне такого не дозволяет». Он молча сел, опершись на карабин, и закинул в рот кусок мяса.
– Ты знаешь, кто я?
– Нет, не знаю, – сдержанно ответил мужчина, сохраняя серьёзность на лице.
– Значит, твой господин ничего обо мне не рассказал?
– Нет, не рассказал.
– Вижу, ты не особо разговорчив.
– Разговорчивым холопам отрезают языки, чтобы не болтали лишнего.
– И часто такое бывает?
– Нечасто, но бывает. А я не горю желанием расстаться со своим языком. Ну а что касается вас, могу предположить, что вы очень важный человек, раз господин Максимус вызвался лично вас сопровождать. К тому же вы прячете лицо, а значит, от кого-то скрываетесь.
– А ты неглуп, Нигрум. – Савин отвернулся, приспустил лицевую повязку, глотнул вина и закрыл лицо. – Тебе нравится твоё имя?
– Нет.
– Тогда почему ты отказался его менять?
– Чтобы не забывать, кто я и где моё место. Однажды я забыл, и мой господин оставил на мне множество напоминаний.
– Ты об этом? – Савин указал пальцем на шрам, рассекавший лицо холопа наискосок.
– Нет. Это я получил позже, о чём совсем не жалею.
– Это Максимус тебя так наградил?
– Нет. Господин Максимус добр и справедлив. За все два года, что я ему служу, он ни разу не поднял на меня руку.
– Значит, это сделал твой прежний господин?
– Да. На моём теле ещё много его меток.
– И за что он тебя так?
– Он приказал мне сделать больно одной девочке. Я не подчинился, и вот результат.
– Расскажи подробней.
– Зачем вам это?
– Просто интересно. Давай рассказывай.
Холоп тяжело вздохнул.
– У моего прежнего господина были весьма специфические вкусы, – начал он с неохотой. – Ему нравилось делать людям больно, а ещё нравилось смотреть, как кто-нибудь причиняет кому-то боль. Как-то раз телохранитель господина привёл в его покои девочку лет десяти. Господин приказал мне сделать ей больно… очень, очень больно. Я отказался и получил первый удар, – он показал маленький шрам на лбу, которого Савин ранее не замечал. – Тогда господин сказал, что сделает всё сам, а мне приказал смотреть. Я стал умолять его отпустить девочку. Говорил, что его бог запрещает такое, что это богохульство. Он лишь рассмеялся мне в лицо. Тогда я схватил девочку, вытолкал её из комнаты и закрыл своим телом дверь. Дальше всё как в тумане. Помню лишь, как хлыст рассёк мне лицо, а потом темнота.
– Что было дальше?
– Я проснулся в тюремной камере. Тело болело, голова была обмотана мокрыми тряпками. Я и не сообразил сразу, что они пропитаны не водой, а моей кровью. Но меня это, честно говоря, не особо волновало. Я думал лишь о той девочке, смогла ли она убежать от этого изверга… – Холоп замолчал.
– Продолжай, – настойчиво произнёс Савин.
– Несколько дней спустя ко мне в камеру пришёл вооружённый солдат. Я решил, что это мой палач. Думал, сейчас выведет во двор и вздёрнет на виселице. Он спросил, правда ли, что я отказался подчиниться епископу и помешал тому совершить богохульство. Я поведал, как всё было на самом деле. Солдат сказал, что девочка ему уже всё рассказала, что сейчас она с матерью и с ней всё в порядке. А что касается моего господина, то по велению господа он был низложен. Солдат спросил, хотел бы я служить ему. Он показался мне хорошим человеком, и я согласился.
– Я так понял, тем солдатом был Максимус?
– Да.
– Очень интересная история.
– Рад, что смог вас развлечь, – без доли иронии ответил холоп.
– Ты упомянул, что твой прежний господин был епископом. Как его звали?
Холоп ответил с нескрываемой злостью в голосе:
– Виго.
– Виго? Ты служил епископу Виго?
– Да. Вы его знали?
– Знал. Точнее говоря, думал, что знал. Но после рассказанного… Я, конечно, предполагал, что он не совсем нормальный, но не думал, что настолько. Ты видел его после тех событий?
– Да, несколько раз. Из этого ублюдка получился на редкость услужливый холоп. Выгребные ямы он научился вычищать отлично, – впервые за время разговора на лице Нигрума появилось подобие улыбки. – Мне нравилось смотреть, как он работает. Порой даже становилось его жалко. Совсем немного.
– Он ещё жив?
– Не знаю. Я не видел его уже несколько месяцев. С тех самых пор, как начали пропадать люди.
– Спасибо, Нигрум. Я действительно узнал немало интересного.
– Рад, что смог пригодиться, господин.
