– Достаточно, – перебила ее старуха. – Я тебя поняла, девочка. Думаешь, умней меня, и я сама об этом не думала? Нет, нету тут на острове таких трав или ягод. Если бы меня с остальными лес отправили добывать, я бы там чего-нибудь нашла. А тут нету, я смотрела.
– Хорошо смотрели?
Старуха угрюмо кивнула. Было ясно, что отсутствие нужных травок да ягод сильней всего тяготит саму бабу Таню. Больше они к этому вопросу не возвращались.
Глава 16
На закате с работы вернулись мужчины. Вид у них всех был утомленный.
Что касается Саши, который к такой работе был непривычный, то он и вовсе повалился у костра без сил и вслух простонал:
– Я думал, что подохну.
– Нет, убивать нас Денису не резон, – возразила ему Юля. – Этому гаду сейчас рабочие руки нужны в большом количестве. Уверена, он в ближайшее время к нам еще новеньких подгонит, чтобы свой план поскорее осуществить.
– Что за план?
И пока Саша растирал гудящие от усталости ноги и разминал руки, которые свело судорогой, и вообще приходил в себя, Юля поведала, что ей удалось узнать от бабы Тани.
– Значит, мы с мужиками тут вкалываем, пупы себе надрываем, огромные бревна таскаем, а он там за наш счет баллы в глазах отца Георгия набирает? Мы тут в полном дерьме, а Денис там на белом коне? В почете и славе катается!
– Пока еще нет. Восстановление приюта от имени подставного лица ведется. Эта Макеева цветочница из города ни сном ни духом, что на строительстве делается. Но всем объявлено, что благодетель – это она.
– Но рано или поздно Денису придется признаться в том, каким образом он достиг желаемого результата. Если он хочет мирской славы, то ему придется всем рассказать, что здание приюта восстанавливалось за его счет. И тогда обязательно возникнут подозрения, что дело тут нечисто. Ведь официально доходов у Дениса уже год как нет. Как он собирается из этой истории выкрутиться, чтобы и любовь отца Георгия заполучить, и под уголовное преследование не угодить?
– Придумает что-нибудь. Уговорит Макееву якобы случайно проболтаться, что это Денис ей деньги давал. Дескать, последние припрятанные во время банкротства денежки на восстановление приюта отдавал. А потому тайно передавал, так это чтобы налоговая или банки бы не пронюхали, что деньги у Дениса кое-какие еще оста- лись.
– Конечно, соврать что угодно можно, – угрюмо согласился с ней Саша. – А нам-то что делать? Лично я работать на этого эксплуататора не собираюсь. Если бы он по-хорошему подошел и попросил, мол, давайте, ребята, всем миром приналяжем, построим для одиноких стариков со старушками приют, я бы первый вызвался. Почему бы и нет? Но этот же какой-то концлагерь устроил. На это я не подписывался!
– Дядю Митю жалко, – сказала Юля, наблюдая за охающим в сторонке дедком. – Он же совсем старенький.
– Дядю Митю не тяжелая работа гнетет, так-то он покрепче меня будет, а отсутствие выпивки его страдать заставляет.
На острове Денисом был установлен для перевоспитуемых строгий «сухой» закон. А это для привыкшего закладывать за воротник дяди Мити было равносильно кошмару.
– Как он-то в руках Дениса оказался?
– Из-за Ирки. Приметил дядя Митя лесную девку, проследил за ней и понял, что лесную девку их продавщица Иринка играет. Он к ней, так, мол, и так, плати, если хочешь, чтобы я молчал. Ну… Ирина своему хахалю пожаловалась на дядю Митю, а у Дениса в таких случаях разговор короткий. Раз, и «пропал» дядя Митя в лесу, утащила его к себе лесная девка по имени Иринка.
И помолчав, Саша спросил:
– А знаешь, кто еще с нами работает?
– Кто же?
– Тот отшельник, к которому мы на Девичье озеро ездили, да так его дома и не застали.
– И он тоже тут?
– Ага! Он же художник. Резчик по дереву. Денис его надумал приспособить для художественной резьбы по дереву. Статуи святых велел ему резать, кресты и всякую такую церковную атрибутику. Так что я думаю, что в доме для престарелых будет очень даже красиво и благолепно.
– Это не для приюта, – хмуро сказала Юля. – Это для будущего храма, который нам еще предстоит восстанавливать.
– Как? – ахнул Саша. – Еще и храм? Этак мы отсюда и за несколько лет не выберемся.
– А никто и не рассчитывает, что нас скоро отпустят.
К ужину прикатил на своей моторке Денис. Выглядел он довольным, похвалил рабочих за выполненную и перевыполненную сегодняшнюю норму.
– Благое дело с вами делаем, друзья! – растроганно произнес он. – Все те прегрешения, которые вы в своей прежней жизни совершили, нынче своим трудом вы искупаете. Не за деньги, а во спасение своих душ нынче трудитесь. И заметьте, если бы не я, то вы и дальше вели бы греховный образ жизни. И только благодаря мне у вас появился шанс очиститься от всякой скверны, что на нас всех налипла.
В таком же роде он выступал еще около четверти часа. Усевшись с важным видом в подобие кресла, которое ему придвинули его прихлебатели, Денис то и дело щелкал зажигалкой, при виде которой у Саши с Юлей отпали последние сомнения насчет степени его виновности. Этой зажигалкой была «Зиппо» с золотистым напылением и добродушной мордой сохатого на ней. Один из экспонатов коллекции Дениса, которую он собирал многие годы, как им потихоньку объяснили пленные.
– А у нас в Борках почему-то про такую его коллекцию никто из жителей и не слыхивал.
Пленников Дениса это совсем не удивило.
– Конечно, не слышали! Там же у вас отец Георгий всем заправляет, а поп категорически против курения. И всех тех, кто курит, считает великими грешниками, стоящими на краю пропасти. Вот Денис и боялся, что попу донесут о его увлечении.
– Ну и что?
– А то, что Денису, как любому гордецу, хочется казаться в глазах высших лучше, чем он есть на самом деле. Вот он от попа все свои темные стороны и держит в тайне, сам не курит и зажигалками не хвастается. А тут перед нами ему стесняться некого, кто мы ему? Перед нами можно хоть грязным бельем трясти, мы все равно ничего не скажем.
Саму проповедь о благом деле, которое они все совместными усилиями под патронажем опытного пастыря Дениса делают, Саша хоть и слушал впервые, но заметно заскучал уже через несколько минут. А уж остальные, которым приходилось слушать эту хвастливую болтовню своего рабовладельца явно не первый раз, и вовсе откровенно тосковали. Саша даже заметил, что многие зевают, но стараются замаскировать свои зевки.
Как вскоре выяснилось, за скуку на проповеди полагалось наказание, десять ударов розгой. Это считалось легкой провинностью, и после наказания провинившийся тут же возвращался к общему столу.
Пока же его вопли доносились с места, где проводилась порка, остальные угрюмо жевали поданную бабой Таней тушенку с пшеном.
– Как же надоело одно и то же жевать, – вздохнул кто-то. – Бабка, пирогов бы напекла, что ли?
