Талантливый человек тем и отличается, что не пропадет нигде. Главное – не упустить свой шанс. Василий Романович его не упустил. В Саратове Ермолаев прооперировал жену секретаря обкома партии (по нынешней номенклатуре – губернатора области) и получил мощную политическую поддержку. А теперь – сама история.
Однажды ночью Ермолаеву позвонили, что у ребенка, которого он прооперировал днем, возникло кровотечение. Надо приезжать и срочно оперировать. Личных машин тогда не было, транспорт ночью не ходил. Василий Романович быстро оделся и вышел на улицу в расчете поймать какую-либо машину, чтобы доехать до больницы. Видит, неподалеку стоит легковой автомобиль с водителем. Ермолаев подошел и, представившись, объяснил ситуацию с просьбой отвезти его в больницу.
Водитель оказался из разряда хамов, которые были, есть и будут всегда и везде. Он возил какого-то начальника и поэтому считал себя весьма значимой фигурой. Василий Романович этим водителем в грубой форме был отправлен очень далеко. Конечно, Ермолаев добрался до больницы, прооперировал ребенка, а на следующий день рассказал об этом случае «губернатору», то есть первому лицу области. Спустя короткое время в больнице, в кабинете профессора, появляется тот самый водитель-хам с извинениями. Василий Романович, ничего не говоря, дает ему халат и ведет в палату реанимации. Подходят к ребенку, и Ермолаев говорит: «Вот, Петя, это тот дядя, который не хотел, чтобы я тебя спасал». У водителя было что-то вроде истерики. Думаю, что этот урок он запомнил на всю жизнь.
В нашей жизни очень многое зависит от наличия в коллективе хотя бы одного авторитетного и здравомыслящего человека. «Стадный эффект» еще никто не отменял. Важно, чтобы «стадо» двигалось в правильном направлении и управлялось разумными лидерами. Безумных же вокруг хватает. Их нужно останавливать, что не всегда удается сделать вовремя. Тогда случается беда.
В одном из областных центров нашей необъятной Родины в кардиохирургическое отделение городской больницы в послеобеденное время поступает больной с расслаивающей аневризмой восходящей аорты. Единственный хирург, выполняющий такие вмешательства, только что закончил плановую операцию, длившуюся довольно долго. С одной стороны, расслаивающая аневризма аорты – патология, требующая экстренной хирургической помощи, потому что в большинстве своем разрывы аорты происходят двухэтапно, а временной промежуток между ними обычно составляет от нескольких часов до нескольких суток. Когда такая «мина замедленного действия» рванет, неизвестно. Поэтому надо бы брать пациента на стол прямо сейчас. С другой стороны, бригада уже устала и никому не хочется проводить еще одну многочасовую операцию. Второй бригады в городе просто не существует.
С бытовой точки зрения ситуация довольно типичная. Может пациент не дожить до завтра? Может. Но совсем не обязательно. Взять же пациента с утра на свежую голову и со свежими силами – хорошая идея. Есть еще один момент, чаще всего мало что определяющий при принятии решения хирургом, но влияющий не него опосредованно. За экстренную операцию никто никакой дополнительной финансовой компенсации не получит. Наши хирурги к этому привыкли («хирургия – это не профессия, а образ жизни»), а женский персонал в лице операционной сестры или сестры-анестезистки, особенно имеющий семьи и малолетних детей, часто к этому относится совсем по-другому. И хирург при принятии решения не может этого не учитывать. Вот и в этом случае всеобщие размышления, помноженные на уверения заведующего отделением (который сам на такие вмешательства не идет), что до утра ничего не случится, возымели свое действие. Операцию отложили до следующего дня. В 6 часов утра аорта «рванула», и никто ничего не успел сделать. Пациент 40 с небольшим лет от роду перекочевал в мир иной.
Та трагическая ошибка надолго засела занозой в памяти хирурга, но у истории было продолжение. По счастью, не криминальное, а позитивное. Четыре года спустя в то же отделение той же больницы поступает родной брат умершего, примерно того же возраста, 40 с небольшим лет, с той же самой патологией – расслаивающей аневризмой грудной аорты. Памятуя о горьком предыдущем опыте, ему экстренно выполняется операция протезирования восходящей аорты клапансодержащим кондуитом, после чего он живет и здравствует уже около 10 лет.
А вот еще один рассказ того же хирурга на ту же тему, но совсем в других красках. По звонку из областного комитета здравоохранения он поехал в другую больницу, где также находился пациент с расслоением восходящей аорты. Показания к экстренной операции не вызывали сомнений, и больного с большими предосторожностями на реанимобиле доставили в кардиохирургическое отделение.
Учитывая наши отечественные порядки и получив указания от высшего начальства, главврач уже все организовал и даже подготовил к работе кардиохирургическую операционную. Операционный стол накрыт, сестра намыта. Хирурги тоже пошли переодеваться и мыться, а пациента повезли в операционную через отделение реанимации, где на его беду находился изрядно подвыпивший дежурный анестезиолог-реаниматолог. Последний решил, что центральный венозный катетер поставит именно он и не в операционной, а здесь, в отделении реанимации. Возможно, пациент почувствовал что-то неладное и стал сопротивляться. Были подтянуты несколько человек, удерживающих брыкающегося пациента, который был не хилого телосложения. Итог неравной борьбы – разрыв аорты и моментальная смерть пациента в нескольких метрах от операционной. Пришедшие через несколько минут хирурги долго не могли понять, как же так получилось. В итоге причину случившегося выяснили, но суда и следствия не было – все списали на спонтанный разрыв аорты, но это тоже реалии нашей жизни.
В связи с той историей мне вспомнилась ситуация, случившаяся у меня на глазах в период одной из двух чеченских войн, не помню, какой именно. Но это и неважно.
Я приехал во Владикавказ в отпуск навестить мать. Владикавказский госпиталь тогда обеспечивал оказание медицинской помощи раненным в Чечне (от Грозного до Владикавказа чуть более 100 км). В то время я лично знал всех хирургов, работавших там, и заходил по-дружески пообщаться. Зашел и в тот раз. Работы у них тогда в связи с обострением конфликта было много, но от предложенной мною помощи они отказались. Сказали: «Отдыхай, ты же все-таки в отпуске». Правда, начальник отделения оговорился, что у них нет сосудистого хирурга, и если возникнут проблемы, они ко мне обратятся. Так и получилось.
Как-то в воскресенье я уехал в Цей. Это горный курорт в 100 км от города. Когда же вернулся вечером, мать сказала, что из госпиталя несколько раз звонили. Мобильных телефонов еще не было. Я вызвал такси и поехал в госпиталь. Не буду описывать ситуацию со своим раненым бойцом. Речь шла о восстановлении кровотока по магистральным сосудам нижней конечности. Но это к делу не относится.
В ожидании, пока для меня готовили операционную, я прошел по госпиталю и пообщался с докторами, многие из которых были выпускниками Военно-медицинской академии и меня знали. Обратил внимание, что дежурный хирург в звании капитана медицинской службы изрядно принял на грудь. При этом он все время порывался идти делать ампутацию раненому с размозженной нижней конечностью, которую действительно сохранить было невозможно. Шокированный, я спросил у анестезиолога, действительно ли они собираются оперировать пациента при таком состоянии хирурга? На это анестезиолог ответил, что ни в коем случае. Видя агрессивный настрой хирурга, я засомневался. Но анестезиолог просто подошел и сказал ему, что операции не будет, так как нет крови, а из воинской части уже выехали сослуживцы раненого в качестве потенциальных доноров. Конфликт был подавлен в зародыше. Пациентом занимались другие хирурги. Разбирались ли с тем капитаном, не знаю. Вряд ли. К сожалению, это тоже реалии нашей жизни и реалии военного времени тоже.
