– Звони. – Она пожала плечами, отвернулась.
Если бы он был хоть немного повнимательнее, то заметил, что она сразу от него отдалилась. Как будто он снова стал полузнакомым соседом. Но Дробышев настолько внимательным не был, а мысль, что Таня его ревнует, просто не приходила ему в голову.
В тот момент он даже не поверил бы, что она может его ревновать. Она должна знать, обязана знать, что ни одна женщина до нее не была частью его самого, а она стала.
Дробышев сходил в прихожую за телефоном, достал его из кармана куртки, сел в кресло напротив Тани, ткнул в сенсорный экран.
– Привет, – заговорил он, когда Влада ответила. – Ты не знаешь, Егор встречался с журналистом Александром Журавлевым?
– Ну… Был у него такой знакомый. А что?
– Да так. А не знаешь, когда они в последний раз встречались?
Влада задумалась, он слышал, как она дышит в трубку.
– Прошлым летом встречались точно. Журавлев хотел портрет жены заказать, и Егор его с художником познакомил. Художник тогда уезжал за границу и портрет написал совсем недавно. Когда вернулся.
– Кто этот художник? – быстро спросил Дробышев.
– Вадим Бойко. А зачем тебе?
– Я тоже хочу заказать портрет жены, – решил Дробышев.
– Вадим, – Влада помедлила, – дорогой художник.
– Ничего, – уперся Дробышев и улыбнулся Тане. – Я заплачу. Кстати, как портрет журавлевской жены получился? Ты его видела?
– Видела. Неплохой портрет. Вадим очень хороший художник.
– Значит, вы встречались с Журавлевыми и после прошлого лета. Не мог же твой Вадим написать портрет за три дня. Или мог?
– Я не знаю, сколько он писал, – в голосе Влады послышалось раздражение. Правда, раздражение сразу исчезло, бывшая невеста умела держать себя в руках. – Я видела портрет в конце февраля.
– То есть вы виделись с Журавлевыми пару месяцев назад?
– Мы виделись с Журавлевыми прошлым летом, – раздражение проступило снова и снова исчезло. – Ходили в ресторан. А месяц назад я приезжала к его жене специально посмотреть на портрет. Одна приезжала, без Егора. И Сашки в тот момент дома не было. Журавлевы за городом живут, у них шикарный дом. Степа, зачем тебе это?
– Так. Потом расскажу. Позвони художнику. Мы с ним встретимся в любое время, когда скажет.
Дробышев положил телефон рядом с собой, потянулся.
– У тебя есть жена? – улыбнулась Таня. Она оттаяла, когда он упомянул про портрет жены.
– Есть, – кивнул он. – Ты.
Если бы не Влада, на свете не было бы женщины счастливее Тани.
– Степа, зачем тебе все это? – Таня положила ноутбук на пол, подняла глаза на Дробышева.
– Хочу заказать твой портрет, – засмеялся он.
– Степа, я серьезно!
– Я тоже серьезно.
– Степа!
– Я вчера звонил Журавлеву, – признался Дробышев. – Журналисту. Посидел в Интернете и нашел, что его тестю очень выгодно, что мэра посадили. Тесть теперь приберет его бизнес.
– Ну и что? – пожала плечами Таня. – Ты думал, у журналиста внезапно прорезалась жажда справедливости? Ты же сам говорил, что такие публикации внезапно не появляются.
– Говорил, – подтвердил он. – Короче, я ему вчера позвонил, и он меня послал.
– Ну и правильно сделал, – засмеялась Таня. – Я тоже не люблю, когда лезут в мои дела.
Про то, что после разговора раздались выстрелы в больничном дворе, Дробышев напоминать не стал. И пугать не хотел, и сам сомневался в логической связи.
Таня опять смотрела на него с преданностью и нежностью, и ему опять стало тревожно.
Телефон зазвонил у него под ногой. Дробышев нашарил аппарат, поднес к уху.
– Послушай, – сказала Влада. – Ты бы сначала посмотрел работы Вадима. У него есть сайт.
– Я доверяю твоему вкусу. – Смотреть какие-то картины Дробышеву не хотелось.
– Ты-то, может, и доверяешь. Только Вадику не понравится, что ты его работ не видел. Я точно знаю, что Журавлевы ездили к нему в студию перед тем, как он согласился работать. – Влада подумала и предложила: – Хочешь, съездим к Журавлевым? Я могу с ними договориться. Посмотришь портрет.
Ему ехать было нельзя. Матерную тираду он помнил от слова до слова.
– Ладно, я подумаю, – решил Дробышев. – Журавлевым не звони пока.
– Что там? – спросила Таня, едва он сунул телефон опять себе под ногу.
– Художник любит, чтобы с его работами были знакомы. Влада предлагает поехать к Журавлевым.
– Я съезжу! – загорелась Таня.
– Нет!
– Почему? – она внимательно на него посмотрела.
– Нет! – повторил Дробышев.
Она поднялась, подошла к его креслу. Он притянул ее к себе, посадил на колени.
У них впереди вся жизнь. Он будет держать ее на коленях, а она смотреть на него с нежностью.
– Степа, я хочу съездить, – прошептала Таня ему в ухо. – Я никогда не видела портретов, только в Третьяковке.
Он не ответил, покачал головой – нет.
Она отодвинулась, посмотрела ему в глаза, мгновенно посерьезнела.
– Вчера стреляли в тебя?
– Нет, – быстро сказал Дробышев. – Не думаю. То есть уверен, что не в меня. То, что знаю я, может узнать пол-Москвы, всех не перестреляешь. Но тебя все равно не пущу.
Она высвободилась из его рук, встала, подошла к окну, зачем-то посмотрела вниз.
– Степа, я поеду! Позвони Владе, пусть договаривается. Мне это ничем не грозит.
– Тань, ну незачем в меня стрелять, – поморщился он.
– Я тоже так думаю. – Она отвернулась от окна, прислонилась к подоконнику. – Тем более что парни из полиции уверены – хулиганство. Звони, пусть Влада договаривается. Я хочу иметь портрет. А еще я хочу жить спокойно и не думать, что кто-то мог в тебя стрелять.
Поездка к журналисту едва ли могла освободить ее от тревожных мыслей, но он видел, Таня не отступится.
Дробышев нехотя согласился. Он не знал, что убийство всегда порождает волну опасности, приближаться к которой нельзя. От этой волны нужно стараться убежать.
Влада перезвонила почти сразу, жена журналиста не возражала показать портрет. Через час Влада подъехала к подъезду, Таня и Степан спустились, сели к Владе в машину.
Пробок не было совсем, только несколько раз ненадолго задержались у светофоров.
За городом снег еще лежал, но уже не сплошной, черные проталины расползались по нему, поглощая остатки надоевшей зимы.
День выдался солнечный, по-настоящему весенний. Таня достала темные очки, принялась разглядывать серую прозрачную лесополосу вдоль трассы.
