Подскочил парнишка-официант, заулыбался, положил меню.
– Одну минуту, – остановил его Степан, доставая телефон. Поводил пальцами по сенсорному экрану и подвинул телефон официанту. – Этот человек к вам часто заходил?
Официант наклонился над телефоном, распрямился, посмотрел на Степана и вежливо ответил:
– Возможно. Не помню.
В руках Степана мгновенно появилась купюра, он сунул ее в корочки меню.
Официант отошел, Таня принялась читать меню, чувствуя, что здорово проголодалась.
– Сколько ты ему дал? – прошептала она, не поднимая от меню глаз.
– Пять тысяч, – прошептал в ответ Степан.
Наверное, они здорово походили на шпионов.
– А этого достаточно?
– Черт его знает, – признался он в собственной несостоятельности.
Теперь ему не хотелось отсюда уходить, как еще несколько минут назад не хотелось сюда идти. Ему везде было с ней хорошо, но он еще не успел к этому привыкнуть.
– Откуда у тебя в телефоне фотография Егора?
– Побеспокоился на всякий случай. Пригодилось, как видишь.
Таня смотрела на него с восторгом. Ему очень хотелось перегнуться через стол и ее поцеловать, но целоваться при посторонних он не умел. Даже когда посторонним нет до него никакого дела.
Опять появился официант, разложил приборы, тихо сказал:
– Этот мужчина у нас часто бывает.
– Восемнадцатого февраля? – влезла Таня. – Он был здесь с девушкой восемнадцатого февраля?
– Не помню. Правда, не помню, – покачал головой парень, подумал и вздохнул. – У нас камера в углу.
Степан и Таня дружно посмотрели в угол потолка. Камера светилась красной точкой.
– Нам нужен вечер восемнадцатого февраля.
У Степана в руках опять появилась банкнота и сразу исчезла в кулаке официанта.
– Тебе бы фокусником работать, – похвалила Таня, когда официант отошел. – Или карточным шулером.
Степан не стал отвечать. Поднялся и, наплевав на окружающих, поцеловал ее.
Вечером восемнадцатого февраля в ресторане Егор и Дана встречались с мужчиной лет шестидесяти. Дробышев и Таня несколько раз просмотрели видеозапись, которую им передал парень-официант. Троицу было видно хорошо, Дробышев дал себе слово впредь в этот ресторан никогда не ходить, находиться прямо под всевидящим оком не было никакого желания.
На любовников Егор и Дана не походили, но это ни о чем не говорило. Едва ли они стали бы афишировать свои особые отношения на публике.
Троица не торопясь, явно с удовольствием обедала. Никаких бумаг никто никому не передавал, но Дробышев почему-то решил, что разговор идет деловой и собеседники расстались друг другом довольные.
Первым поднялся незнакомый мужчина. Егор подозвал официанта, расплатился. Потом Дана допила чай, и пара с экрана исчезла.
– Сделай чайку, – попросил Дробышев Таню. Запись они изучали в его квартире.
Таня послушно поднялась, через несколько минут принесла большую чашку, каким-то чудом угадав, что чай он пьет именно из этой чашки. И чай она заварила именно так, как он любит. Дробышев поймал ее за руку, поцеловал пальцы.
Он мог не прийти к ней и не сказать, что она одна ему нужна, и это было бы ужасно.
– Съезжу к Владе, – решил Дробышев. – Я быстро.
– Хочешь показать ей этого мужика? – Таня сразу сжалась, погасла, перестала смотреть на него с нежностью, с той самой нежностью, с которой никто никогда на него не смотрел, но Дробышев этого, как обычно, не заметил.
– Да.
– Можно послать по почте.
– Нет, – уперся Степан. – Съезжу.
Он допил чай, поднялся, потрепал ее по волосам.
– Я быстро.
– Возьми меня, – попросила Таня.
Она ведет себя ужасно. Она ведет себя как ревнивая жена, боящаяся отпустить мужа на десять минут и портящая жизнь и себе, и ему.
Она откинулась на спинку дивана, посмотрела на большую фотографию на стене.
На фотографии были родители Степана, молодые, веселые, где-то на берегу моря. Степан очень походил на отца, а на мать не походил совсем.
– Поехали, – недовольно согласился Дробышев.
При Тане Влада может не сказать того, что сказала бы ему наедине.
Нужно отказаться, понимала Таня. Нельзя держать его на привязи, это ненормально и отвратительно.
Она вскочила, бросилась в свою квартиру, переоделась.
– Влада, нужно поговорить, – говорил Степан в трубку, когда Таня вернулась. – Ты дома? Я сейчас приеду.
«Я приеду» кольнуло. Он не воспринимает их как одно целое. А ее портрет Степан заказал, просто чтобы подобраться к журналисту.
В машине она сидела молчаливая и грустная, но Дробышев и этого не заметил. Он был сосредоточен на разрозненных, не хотевших склеиваться фактах, он не видел чего-то очевидного, и ему было не до Тани. Нет, не так. Она была рядом, он был за нее спокоен, и это давало ему возможность сосредоточиться на постороннем.
У подъезда Влады свободных мест не оказалось. Дробышев объехал квартал, втиснулся у другого конца дома. Пошел дождь. Доставать зонты было лень, и до подъезда они добежали.
– Я не знаю этого человека, – покачала головой Влада, рассматривая видео из ресторана. Подняла на Дробышева глаза. – Кто это?
– Я у тебя надеялся узнать.
Он опять сказал «я», как будто Тани здесь не было. Ей кажется, что они вместе, а на самом деле ему хорошо одному.
– Я его не знаю, – покачала головой Влада. – Откуда это у вас?
Даже Влада понимает, что Таня тоже имеет отношение ко всему происходящему.
– Достал по своим каналам, – усмехнулся Степан.
Он быстро надел куртку, посмотрел сверху, как Таня зашнуровывает ботинки, и недовольно сказал:
– Подожду в машине. Жарко.
У Влады в квартире действительно было жарко, но не настолько же, чтобы не выдержать три минуты.
– Степа очень изменился, – улыбнулась Влада, когда Степан захлопнул за собой дверь. – Мы были такие юные, неопытные. Сейчас он совсем другой.
Таня, наконец, завязала шнурки, сняла с вешалки куртку.
Влада загадочно улыбнулась, посмотрела мимо Тани.
– Тебе будет с ним хорошо.
– В каком смысле? – Таня хотела спросить равнодушно, а получилось жалко.
– Во всех смыслах. – Влада опять улыбнулась и с усмешкой и жалостью посмотрела на Таню. – Степа успел набраться опыта во всех смыслах.
Таня тоже постаралась улыбнуться, чувствуя, как бешено заколотилось сердце. У нее приступ стенокардии, ей срочно нужна медицинская помощь.
