– Никто ко мне не приходит, – высокомерно ответил Жорж Данс и придержал коленом ящик стола с рукописью, который все норовил самопроизвольно выехать. – Что вам нужно?
Тетка еще пооглядывалась по сторонам и спросила заговорщицким тоном:
– А хочешь, я тебе погадаю? Вот прямо сейчас погадаю, касатик! Хочешь?
И, как фокусник кролика из шляпы, выхватила из кармана расписного балахона колоду засаленных карт и длинной лентой перекинула их с руки на руку.
Жорж смотрел на нее с ужасом.
– Да не надо мне гадать, зачем?!
– А это тебе, касатик, лучше знать – зачем? Хочешь, на интерес тебе погадаю, на червонную даму, на дальнюю дорогу, на казенный дом? На что хочешь, на то и раскину карты!
– Да ни на что я не хочу! Не надо мне ничего, зачем вы пришли, уходите! – скороговоркой выпалил он.
– Не уйду, касатик, не уйду, не трясись! – Люба махнула балахоном, прошла мимо Жени, уселась в кресло и положила ногу на ногу. Она была довольно толстой, и сидеть так ей было очень неудобно. Нога съехала и плюхнулась на пол.
– Что вам надо?! – пронзительно закричал Женя. – Уходите!
– А надо мне денег, – сказала Люба деловито. – Дай мне, и пойду я с миром, дорогой ты мой писатель!
Женя пришел в абсолютное умоисступление.
Денег? Каких еще денег? Что ей надо, когда у него шаром покати и он беден, как церковная мышь в приходе попа-пьяницы?! Его роман, величайший в истории человечества, отвергнут, ему не платят ни гроша, и дядя Гоша, который подкидывал ему легкие денежки, в могиле.
Он в могиле по вине тех, что подбираются нынче к Жоржу! Данс знал, что их нет, что все это плод его воображения, фантомы, духи, – и все же он точно знал, что они есть.
Он сам их видел.
Жорж промаршировал к двери и настежь распахнул ее.
– Вон! – заявил он, появляясь в комнате. – Извольте выйти вон!
Вот как сказал будущий классик русской литературы в полном соответствии с оной!
Тетка посмотрела на него и зевнула – кажется, специально, чтобы вывести его из себя.
– Да никуда я не пойду, что ты стараешься-то! – равнодушно произнесла она. – Денег дай, и тогда я пойду.
– Каких денег?! – завизжал Женя, так что эхо отдалось во всем доме и дверь тихонько скрипнула – или за ней кто-то был?..
Но ему некогда было разбираться.
Сейчас он вышвырнет эту змею, эту шпионку, которая заползла в его дом, которая…
Он вплотную подошел к креслу, но решительно не знал, что делать дальше. Как именно он станет вышвыривать шпионку и змею?! Он, наверное… того… не справится сам, наверное. Она тяжелая вроде и сильная, вон какая откормленная по сравнению с худосочным Женей!
– Ну чего ты визжишь? – спросила тетка. – Я ведь все знаю. Все-все про тебя знаю. Мне карты рассказали, – добавила она, сделав непроницаемое лицо, и сунула руку в карман, словно для того, чтобы карты «сказали» ей что-то еще.
Это она про роман, понял Женя. Она пришла, чтобы украсть роман, продать его и нажиться. Вот о каких деньгах идет речь! Чертова дура догадалась о том, что собой представляет его роман, и о том, что он должен перевернуть судьбы, с него должна начаться новая эпоха!..
Он не отдаст свой шедевр! Он будет биться за него до конца, до самой погибели, но не отдаст, потому что это – единственное, что у него есть, потому что у него отняли все остальное, даже театр студенческих миниатюр, даже Петербург и даже имя, а его прозвали гадкой кличкой Жопа!
Но… как он не отдаст роман, он тоже не знал. Тетка вон какая здоровая!
– Ты покойному Племянникову служил? Служил! Он тебе платил? Платил! – неожиданно сказала тетка. – Давай делись!
– Чем? – не понял ошалевший от такого поворота Жорж.
– Денежками, чем, чем!.. Зелененькими делись!
– Да нет у меня никаких денег!
Последний гонорар он истратил на «скульптуру». Купил в лавке небольшой бюстик Наполеона, который стоял теперь у него на столе. Иногда они с императором беседовали – о судьбах мира.
– Ты, чай, думаешь, что я дура, – сказала тетка беззлобно. – А я не дура. Я, милый ты мой, совсем не дура. Покойник-то на динамите подорвался? На динамите! А откуда у него динамит? А оттуда, что бомбы он делал и разбойникам продавал! Это теперь всякий знает, что бомбы, которые террористы взрывают, все самодельные, и покойник их делал, так?
Жорж от изумления открыл рот.
– Ты бородищей-то не тряси, – произнесла Люба деловито, – не поможет. Я-то знаю, сколько баксов за это отваливают, за бомбы! И знаю, что ты у него правая рука был!
– Я?! – поразился гений. – Я правая рука?!
– Ты. Ты! – Она начала раздражаться. – Ты думаешь, я не слышала, как вы в сочельник перед моей квартирой сговаривались и преступные планы строили? Или забыл?
Жорж Данс решительно ничего такого не помнил. Ну, разговаривал он иногда с дядей Гошей о своих делах на лестнице, но чтоб про бомбы – никогда!
– Сговаривались, сговаривались! Он тебя просил, чтоб ты ему помог! Говорил, что ты в армии в саперах служил! А раз ты в саперах служил, значит, ты подрывник и есть!
Она вдруг поднялась из кресла и пошла на Женю грудью.
– Ну, признавайся! Ты покойного подвзорвал и на весь наш дом покушался?! Ты, поганец! Небось денежки-то сполна получил, а делиться не хочешь!
Женя отступал, видя перед собой только жирные шевелящиеся губы, покрытые толстым слоем красной краски.
– А теперь вот, если не хочешь, чтобы я в милицию пошла и там на тебя заявила, давай мне половину денег, и точка!
– Да нет у меня денег!
– Куда дел, поганец?!
– Нет и не было никогда! Какие бомбы! Сумасшедшая баба!
– Я?! – взвизгнула Люба. – Сам такой! Сам сумасшедший! Сам баба!
И она ухватила Жоржа Данса за бороду и сильно рванула вниз. Жорж взвыл, слезы потекли у него из глаз, и он двинул кулаком вперед и, кажется, попал, потому что гадалка завизжала и бросилась на него, но бороду не выпустила и стала молотить его свободной рукой.
– Ах ты, дерьмо собачье, хрен моржовый! Денег у него нет! Я покажу, как у тебя денег нету!
– Пошла вон! Пошла! Вон пошла!
– Что?! Что здесь происходит?
Дерущиеся не обратили никакого внимания на глас вопиющего в пустыне. Принадлежал он Владлену Филипповичу Красину, который с любопытством заглядывал в квартиру и, увидев свалку, округлил глаза и отскочил обратно на площадку.
Жорж Данс выл и пинался, Люба молотила его по спине и дергала за бороду и еще ногой пыталась ударить его по колену.
– Чегой-то тута?
