По лестнице, привлеченная шумом, поспешала ничейная баба Фима в валенках и салопе, и, завидев ее, Владлен Филиппович галантно приподнял свою твердую шляпу, словно повстречался с Фимой на прогулке в скверике.
– Ба-а! – закричала баба Фима, заглянув в квартиру гения, и глаза у нее зажглись радостным и хищным кошачьим огнем. – Размахалися! А ну-тка, дай-ко и я поддам!
Она ловко подоткнула подол темной юбки в мелкий деревенский цветочек, выставив жилистые ножки в нитяных чулках кисельного цвета, выбрала момент, изловчилась и наподдала по заднице гадалке Любе.
– У-у, коровища жирная! – И забежала с другой стороны, чтобы наподдать писателю, но оскорбленная Люба, не ожидавшая нападения сзади, отпустила бороду классика и впилась Фиме в косу. Старуха взвизгнула и повалилась, и Владлен Филиппович вошел в квартиру и покачал головой с осуждением. Тут Женя, метивший в Любу, промахнулся и съездил ему по очкам, и Красин взревел, и вся компания выкатилась на площадку.
– Я те покажу, как людей взрывать! – выла Люба. – Я те покажу, как денежки прикарманивать!
Снизу бежали какие-то люди, но на них никто не обращал внимания.
На пороге стоял Олежка, и вид у него был растерянный. Откуда-то сверху неслись завывания, крики и удары, а также ругань, брань, сквернословия, нецензурщина и звуки сечи.
Стены сотрясались.
– Господи, – сказала Олимпиада растерянно и выглянула из-за двери, – что происходит?! А мы сидим и ничего не слышим!
– Опять твои аборигены подрались, – пояснил Олежка брезгливо и сделал движение, чтобы войти в квартиру. – Я поднялся посмотреть и ушел! Там кошмар просто!
Олимпиада вытолкала его из прихожей и выбралась на площадку.
На третьем этаже происходило нечто невообразимое.
– Господи, – опять пробормотала она и посмотрела на Олежку. Тот покивал, соглашаясь с тем, что ужас что такое происходит, и в это время из квартиры Тихоновой показалась привлеченная шумом Люсинда, а за ней Добровольский, как всегда, невозмутимый.
Увидев Люсинду, Олежка разгневался чрезвычайно.
– Липа! – воскликнул он, перекрикивая шум сечи. – Липа, я же просил, чтобы ее здесь не было!
– Террорист! Бомбист проклятый! – неслось с верхнего этажа. – Весь дом хотел подорвать!
Добровольский подвинул Олежку с дороги и пошел было наверх, но тут случилось еще одно невероятное происшествие. Дверь в четвертую по счету квартиру на площадке второго этажа распахнулась, и на пороге возник высокий парень в джинсах и черной майке. Он что-то жевал и щурился на свет.
– Что за шум, а драки нет? – Тут он заглянул за перила, смешно задрав голову, и сказал уважительно: – О, и драка есть!
– Привет, Володь, – поздоровалась Олимпиада, и Люсинда поздоровалась тоже:
– Здорово, Вовчик, чего это тебя не видно давно?
– Да продаю я квартиру эту, Люсенька! А что это в нашем богоугодном заведении творится?
Тут он увидел Добровольского и протянул:
– Здрасти! Вы новый сосед, да?
– Да, но только старый. Я уже старый сосед.
Добровольский по-старинному поклонился, и Володя посмотрел на него как на сумасшедшего, а потом перевел взгляд на девиц, мол, что это такое за церемониймейстер выискался?!
Но разбираться было некогда, потому что бой, кажется, все разгорался и разгорался, и вся компания друг за другом побежала к дерущимся на площадке третьего этажа.
Там они сбились в кучу, не соображая, что нужно делать, и только один Добровольский понимал. У него уже был опыт в подобного рода делах.
Изловчившись, он выдернул из куча-мала ничейную бабу Фиму и передал ее на попечение неожиданно обретенного соседа Володи. Она лягалась и вырывалась, намереваясь продолжать драку, но Володя не позволял, уворачивался от ее ляганий и хохотал во все горло. Люба не давалась совершенно, и Добровольский вывел за линию огня писателя – схватил его сзади за волосы, собранные в хвост, и оттащил к двери. У того была разбита губа и борода сильно повыдергана. Павел Петрович зачем-то повесил на шею мобильный телефон на длинном шнурке, как это любят студенты и школьники, и теперь мобильник неудобно болтался, цеплялся за дерущихся, но Добровольский его не убирал.
Теперь дрались только Люба с плановиком, и Люба одерживала верх. Оттащить их друг от друга никак не получалось.
– Брейк! – вдруг гаркнул Добровольский так, что от дальней стены отвалился изрядный пласт штукатурки. – Стоять!
Плановика и Любу шатнуло в разные стороны. Красин вытаращил глаза, а гадалка облокотилась о стену и взялась за сердце.
– Сил моих нет, – простонала она, обвела всех безумным взором, нашла литератора и из последних сил потянулась, чтобы вцепиться ему в горло, – он дом чуть не подвзорвал!.. В милицию его, в милицию звоните!..
– Да что случилось? – растерянно спросила Люсинда. – Что такое-то?
– А то, что он всех взрывал! – крикнула Люба и ткнула в Женю пальцем. – Я сама, сама слыхала! Они возле моей двери сговаривались! Покойник говорит – я тебе денег дам, а ты по адресу доставишь! А этот ему – далеко больно! А покойник – ну, тогда я накину, езжай, сынок, езжай, ты ж, говорит, в армии сапером служил, все понимать должен! А этот хрен кивнул так и пошел, и пошел!
Люба перевела дух.
Все молчали.
– А когда взорвалось, я сопоставила все и поняла – покойник-то бомбы доставлял, а этот помогал ему! А ты думаешь, я дура, что ли?! Когда сначала про саперов разговаривают, а потом в доме взрыв гремит! Это как понимать?! Это только так понимать, что ты и есть бомбист!
– Ой, черт побери, – сказал Володя и выпустил ничейную бабку. – Кино про террористов!
– Когда вы слышали это, Люба? – спросил Добровольский.
– Да откуда ж я запомню?! Только все равно понятно, раз он сапер и тот к нему с порученьями, то ясно, чем он занимался!
– Когда? – повторил Добровольский.
– Да в сочельник, когда, когда!
– То есть еще в прошлом году?
– Да как в прошлом-то, когда в этом?! Перед Рождеством, говорю же!
– Ах да, – сказал Добровольский. – В этой стране Новый год перед Рождеством! Как же это я забыл? И до сих пор вы не известили власти о своих подозрениях?
– Так не было подозрений, пока не бабахнуло! – закричала Люба. – Не было! Это уж когда бабахнуло, я сопоставила! А этот, – и она опять ткнула в Женю, – этот гад ему материал подвозил и готовый продукт увозил!
– Да ничего я не делал! – заверещал классик. – Я просто так! Я же не знал!
– Так, – сказал Добровольский и мимоходом подумал, что теперь обязательно сойдет с ума. – Какие поручения Племянникова вы выполняли?
– Я не выполнял! То есть я выполнял, но это так, несерьезно!..
