– Ну что? – спросил он, когда Олимпиада уселась напротив Марины Петровны и они оказались в равном положении, по обе стороны стола в кабинете большого начальника. – Повесть о том, как поссорились Иван Иванович с Иваном Никифоровичем?
Олимпиада молчала. Она ни с кем не ссорилась.
Марина Петровна подалась вперед, почти легла грудью на стол и заговорила совсем уж тихо, зашептала почти.
Олимпиада разбирала только слова «халатность», «коллектив», «нездоровое отношение».
Вот сразу после «нездоровых отношений» на столе у него и зазвонил телефон.
Николай Вадимович с ненавистью посмотрел на него, но трубку не взял. Марина Петровна тоже покосилась и, решив, что начальник отвечать не станет, сунулась к нему опять, но телефон не унимался.
Начальник покачался в кресле – Марина все шептала, – протянул руку и нажал кнопку.
– Я занят, – громко и неприязненно сказал он, – потом, все потом.
Марина шептала еще долго. Олимпиада, соскучившись, осмотрела кабинет – ничего особенного, – осмотрела потолок – совсем ничего особенного – и кинула взгляд на пальму. В пальме примечательным было то, что она, кажется, собиралась цвести. По крайней мере на макушке у нее смешно торчала гроздочка белых жалких бутонов.
– Ну так, – сказал Николай Вадимович, когда Олимпиада, потянувшись разглядеть цветочки, чуть не свалилась со стула, – бабские дрязги на работе – это совсем никуда не годится, милые дамы.
– Но, Николай Вадимович!..
– Нет никакой работы, – заявила Олимпиада совершенно спокойно. – Есть ее видимость, да и то так себе, не очень. Вы создали структуру, платите людям деньги, и вам совершенно наплевать, приносит она хоть какую-то пользу или нет.
– Замолчите немедленно, – приказала Марина Петровна. – Или я… или я не знаю, что с вами сделаю!
Николай Вадимович поднялся из-за стола, тоже покосился на пальму и стал неторопливо прохаживаться по ковровой дорожке.
– Нам, значит, на пользу наплевать, а вам, выходит, нет!
– Да и мне наплевать, – призналась Олимпиада. – Если бы мне было не наплевать, я бы давно попробовала хоть что-то изменить, а я не хочу.
– Тогда что вы за сотрудник, если вам наплевать на то, чем вы занимаетесь?
– А у нас все такие, – сообщила Олимпиада. – И, между прочим, вы в этом виноваты, а не мы, Николай Владимирович!
– Вадимович.
– Николай Вадимович, у вас куча дел, вам вон даже по телефону разговаривать некогда, а у нас никаких нет. Мы занимаемся… маразмом, понимаете? И так изо дня в день!
– Кто мешает вам заняться делом?
– Для того чтобы заняться делом, неплохо бы представить себе, каким именно, а никто не представляет. Всем некогда нами поруководить, кроме Марины Петровны, которая вообще ничего не понимает в этой работе!
– Господи, – воскликнула начальница и схватилась за грудь, где сердце, – как она может?! Как она может, господи?! Я на руководящей работе столько лет, а она!
– Марина, да оставайтесь вы на этой своей работе! – легко сказала Олимпиада. – Руководите, пожалуйста! Но хорошо бы вам понять все-таки, чем именно вы руководите! Баней или аэропортом!
Сорокин неожиданно хмыкнул и боком присел за стол рядом с Мариной Петровной, что означало, по-видимому, что он на ее стороне.
– Так в чем суть претензий, я не понял до конца? Разложение коллектива в чем состоит? И еще халатность, да? Халатность в какой области?
И тут Марина Петровна все и выложила – про газету «Труд», про Настю Молодцову, про памперсы и про то, что Олимпиада своим поведением подрывает авторитет такой авторитетной компании и авторитет такого авторитета, как Николай Вадимович.
– Я просила не вести личных разговоров во время работы. Я просила не беседовать с журналистами, как с личными друзьями, потому что их не может интересовать личность… конкретного сотрудника, в данном случае Тихоновой, их должна интересовать наша деятельность как холдинга!..
– А что делать, если их интересует личность Тихоновой как личность? – спросил ей в тон Николай Вадимович. – Как тогда с ними разговаривать?
Олимпиада посмотрела на него с изумлением.
Но Марина не собиралась сдаваться! Если этот начальствующий молокосос ничего не понимает – мы ему объясним!
И она объяснила. Из объяснений выходило, что именно Олимпиада Тихонова виновата в «срыве публикации» о директоре крупнейшего из заводов, принадлежавших холдингу, хотя интервью было дано еще в феврале и с тех пор…
– А мы за интервью платили? – перебил ее Сорокин.
Нет, но это не имеет никакого значения, ибо деятельность такого превосходного холдинга должна и так освещаться именно потому, что она превосходна, и начальство превосходно, и все превосходно, и еще потому…
– И интервью не опубликовано? – уточнил Сорокин.
– Конечно, нет! Тихонова своими разговорами о подгузниках и врачах добилась только того, что такое уважаемое издание…
– Превосходное, – подсказал начальник, но даже тут Марина не поняла, куда и откуда вдруг подул ветер. Она была министерский работник, а в министерствах, как известно, с навигацией вообще худо!
– …и такое уважаемое издание, как газета «Труд», потеряло к нам всякий интерес как к компании, занятой важнейшими делами и занимающей одно из лидирующих мест…
Сорокин вернулся за свой стол, но в кресло не сел. Переложил какие-то бумаги, покопался под папками, извлек сложенную пополам газету и бросил ее на стол для переговоров. Газета поехала и остановилась напротив Олимпиады. Она потянула ее к себе и повернула.
– Это интервью сорвала Тихонова? Так оно вышло. Вот сегодняшняя газета!
Марина Петровна замолчала на полуслове.
– Это Настя, – с удовольствием объяснила Олимпиада и потыкала пальцем в статью, – она говорила, что поставит ее сразу же, как только место будет, и поставила! Мне надо ей позвонить, извините, Николай Вадимович.
– Конечно, конечно, – согласился начальник, – возвращайтесь на свое рабочее место. Мы еще поговорим о том, как именно, с вашей точки зрения, нужно перестроить работу.
– Как?! – поразилась Олимпиада, позабыв про Настю, «Труд» и предстоящее увольнение.
– Вы же только что говорили, что знаете – как! Или врали?
– Но вы… вы же хотели меня уволить!
– Кто вам сказал?
– Марина… Марина Петровна.
Сорокин помолчал.
– Вы возвращайтесь на рабочее место, – повторил он, – а с Мариной Петровной я еще поговорю.
Олимпиада поднялась и на деревянных ногах вышла из кабинета. Потом торопливо вернулась и неловко кивнула:
– До свидания.
– Еще увидимся.
