Как славно слушать обычные адвокатские сплетни… не думать о Кате, о чудовищных сценах в Осло.
Йосефин, наверное, удивилась, что Эмили попросила бармена повторить заказ. Но по ее коктейлю не видно, что он безалкогольный. Славная она, Йоссан. Надо бы рассказать ей все, облегчить душу. Убийство Кати, покушение на Матса, чуть не стоившее нескольких жизней, таинственная и темная лига, которая стоит за всем этим… но прежде всего – рассказать о ребенке, притаившемся у нее в животе. Кто отец. Какие ее грызут сомнения. Наверное, не надо… но пойти к психологу – обязательно. Снизить давление. Открыть клапан.
Пойти к психологу… она не шла к психологу по одной причине – единственной и несерьезной, но почему-то представляющаяся ей очень важной.
Эмили просто не знала, о чем говорить с психотерапевтом. Ее подруги, знакомые, коллеги… они только и делали, что увлеченно анализировали свои переживания, этакий любительский психоанализ. Эмили всегда старалась сменить тему. Она никогда не копалась в своих чувствах. Не умела. Не находила слов, чтобы описать, что происходит в ее душе.
Другой выход: бросить поводья. Забыть про убийство. Забыть, что Катю и ее ровесниц регулярно насиловали не меньше чем десяток подонков. Не только насиловали – измывались. Забыть Матса Эмануельссона и все, что он не успел рассказать. Вернуться к нормальной жизни.
Нормальная жизнь. Тоска, вечный страх – всего этого можно избежать. Стоит только бросить поводья.
– Эмили! – Йоссан вывела ее из задумчивости. Как всегда: шестым или даже седьмым чувством угадала – что-то не так. – Хочу, чтобы ты знала: я рядом. Если хочешь что-то рассказать – рассказывай.
Эмили покрутила соломинкой в бокале. Это правда: лучше и надежней подруги у нее нет.
– Смотри-ка! – интонация поменялась, будто вместо Йоссан заговорил кто-то другой. – Твои бывшие шефы.
В дверях остановились несколько совладельцев «Лейона» во главе с Магнусом Хасселем. Эмили быстро отвернулась: ей не хотелось, чтобы они ее видели.
– Они идут в ресторан, – начала репортаж Йоссан. – В баре, кажется, задерживаться не собираются.
– Слава богу… я сейчас не в состоянии с ними любезничать.
– В туалет, – коротко сообщила Йоссан и исчезла.
Несколько дней назад звонил сын Адама, Оливер, и попросил встретиться еще раз. Так упрашивал, что она в конце концов согласилась. И даже не потому, что уступила его заклинаниям – ей стало любопытно. Почему бы не узнать побольше про Адама и Катю, если мальчишке есть что сообщить?
Адам по-прежнему находился в следственном изоляторе. Эмили всегда раздражала расплывчатость закона. Должна быть четкая граница: сколько времени человека имеют право держать в заключении до суда. Нет дополнительных сведений – либо отпускайте, либо представляйте дело в суд.
– Как приятно, что вы нас навестили, – пошутила Аннели, когда она вошла в приемную. – Вас уже ждут, – она глазами показала на скамейку для посетителей.
Оливер явился на полтора часа раньше назначенного срока. Эмили пришла раньше случайно. Вернее, не совсем случайно – хотела просмотреть служебную почту.
Впрочем, какая разница. Просмотрит позже. Заставлять ждать – ни ей, ни ему не в пользу. Она все равно не сможет сосредоточиться, если будет знать, что ее кто-то дожидается.
Мальчик встал. Не посмотрел в глаза, не протянул руку для пожатия. Молча прошел за ней в кабинет. Оливер выглядел еще субтильнее, чем при первой встрече. Былинка. Может, потому и руки не подал – не было сил пожать.
– У папы плохой адвокат.
– Почему ты так считаешь?
– Мне не дают с ним поговорить. Я звонил тысячу раз в изолятор, а они говорят, надо согласовать с адвокатом. А адвокат плевать на меня хотел.
– Понятно…
Это знакомо. Члены семьи и родственники уверены, что адвокат должен представлять и их интересы тоже. Но мальчика жалко.
– Мне очень жаль, но я не имею права вмешиваться. Твой папа сам должен поговорить с адвокатом. Ты должен понять – это его адвокат, а не твой. А Адам – его клиент, а не мой.
– Ну, пожалуйста… – голос дрогнул. Это «пожалуйста» прозвучало совсем по-детски. – Чем-то вы можете мне помочь?
– Тебе хоть раз позволили поговорить с отцом?
– Всего один раз… – а глаза потухшие, совсем не детские. – Несколько недель назад. Надзиратель стоял и слушал.
– И что он сказал? – Эмили попыталась сдержать любопытство, но все же спросила.
– Сказал, что хочет выйти на свободу.
Эмили отвернулась и посмотрела в окно. Она не имеет права задавать эти вопросы тринадцатилетнему мальчонке. Неэтично.
Еще несколько минут пыталась убедить мальчика, что он пришел не по тому адресу, что она не имеет права вмешиваться в дело Адама.
– Хорошо, – сдалась она. – Я помогу тебе написать письмо адвокату твоего отца.
Она открыла Word, написала несколько строчек, отправила в распечатку и дала ему подписать.
– Отправишь сам, – сказала она. – Не могу же я послать это в фирменном конверте.
Оливер взял у нее сложенный вчетверо лист бумаги. Рука его мелко дрожала.
А куда подевалась Йосефин?
Наверное, зашла из туалета в ресторан – потрясти задницей перед шефами.
Только этого не хватало – к ней направлялся Магнус Хассель.
Она не в состоянии вести с ним светскую беседу. Просто не сможет. Особенно, когда рядом нет Йосефин.
Застегнутый на все пуговицы плащ, в руке – кожаный портфель.
– Как приятно! – выглядит так, как будто ему и в самом деле приятно. – Ты одна?
Зачем он подошел так близко? Ощущение такое, что шеф «Лейона» вторгся в ее личное пространство.
– Нет, я не одна, – с трудом стараясь казаться беззаботной, сказала она. – С Йосефин.
Подошел слишком близко и стоит. Держится неестественно прямо, как пьяные, желающие показаться трезвыми.
– Ты смелая женщина.
Что он имеет в виду? Знает что-то о погоне в Осло? Или что-то другое? Катино дело? Он и об этом знает? Или думает: вот сидит беременная женщина и пьет спиртное, несмотря на беременность… а про беременность-то откуда ему знать?
– Что ты имеешь в виду?
Магнус Хассель положил руку ей на плечо.
– Я имею в виду, что у тебя хватило смелости уйти от нас и начать собственное дело. На такое не многие решаются.
Эмили выдохнула с облегчением.
– Никакой смелости не понадобилось. Вы с Андерсом меня просто вышибли. Напомнить?
– Не совсем так, Эмили… не совсем так. Ты мне очень нравилась, – он пожал ее плечо. – Всегда нравилась. И сейчас очень нравишься.
