— Садитесь, — сказал он мне и указал на стул сбоку. Я поблагодарил и сел. Павлов стал читать письмо. Иван Петрович снял очки, положил их на стол и минуту думал.
— Рад был получить письмо от Александра Васильевича. Человек он милейший и талантливый. Да вот о себе он ничего не пишет. Как он жив — здоров?
— Да здоров, много работает. — ответил я.
— Рад за него, очень рад. Когда вернетесь в Москву — передайте от меня поклон и скажите ему, что Павлов не разделяет его работы у Дурова. Никакой зоопсихологии не существует. Это все выдумки, это — несерьезно. До меня Сеченов, а теперь я более четверти века борюсь за истинную физиологию, без всякой психологии, а Леонтович, человек большого исследовательского дара, работает у Дурова по зоопсихологии. Обидел меня Александр Васильевич, весьма обидел. Так ему и скажите» (Чижевский А. Л., 1996).
Надо сказать, что зоопсихология платила И. П. Павлову тем же: «Принцип „условного рефлекса“ оказался чрезвычайно плодотворным и дал очень много ценного для физиологии; в особенности метод условных рефлексов полезен, как мы говорили, для изучения рецепторной деятельности. Учение об условных рефлексах — материалистическое учение и прекрасное оружие для борьбы с идеализмом. Однако в пылу увлечения этим высокополезным принципом были наделаны серьезные ошибки. Условными рефлексами стали объяснять все на свете, „сводить“, как говорится, сложное поведение животного к одним условным рефлексам. Дело зашло до попыток вывести принципы воспитания ребенка из фактов, добытых при изучении слюнной железы собаки; Это такая же негодная попытка, как сведение физиологии к химии, химии — к механике атомов и т. д. Мы пережили эпоху, когда физиолог, назвав какой-нибудь сложный акт поведения животного условным рефлексом, думал, что тем самым дал окончательное решение проблемы. В основном эти механистические тенденции теперь уже разоблачены. Упрощенчество всегда является несомненным тормозом для науки и мы обязаны с ним бороться» (Боровский В. М., 1936).
За такое отношение к И. П. Павлову «зоопсихология в 40–60 гг. в Советском Союзе была объявлена, наряду с генетикой и кибернетикой, „лженаукой“, и в целом разделила с ними их печальный путь» (Мешкова Н. Н., Федорович Е. Ю., 2001). Однако не умерла. Ушли в «научное подполье», но продолжали работать Н. Н. Ладыгина-Котс, Н. Ю. Войтонис, Н. Ф. Левыкина, Н. А. Тих, Г. З. Рогинский, С. Л. Новоселова, К. Э. Фабри.
А в 1953 году Н. Н. Ладыгина-Котс была удостоена звания заслуженного деятеля науки РСФСР и ей был вручен орден Ленина. В 1959 году выходит в свет книга Я. Дембовского «Психология животных», а в 1976 году «Основы зоопсихогии» К. Э. Фабри. Но и это еще не все, в 1989 году напишут: «Выдающиеся психологи всегда понимали, что без зоопсихологии вообще невозможна психология как наука, во всяком случае если речь идет о марксистской психологии, строящей научный поиск на базе диалектико-материалистической методологии, исходя из понимания того, что психика человека не может быть научно достоверно познана вне изучения процесса ее развития» (Тенденции развития психологической науки., 1989).
Со смертью Сталина наступила «оттепель», однако окончательная реабилитация наук произошла только к 90-м годам. Так профессор Л. Г. Лейбсон, автор биографии Л. А. Орбели, писал, что еще в 1973 года, когда писалась биография «нельзя было рассказать всей правды о драматических событиях, которые произошли в жизни Орбели и его школы в 1948–1955 гг. Моя попытка включить в биографию эти события встретила яростное сопротивление. По увещеванию друзей я вынужден был ради спасения книги изъять соответствующие главы, в результате чего вместо ста с лишним страниц машинописи осталось около десяти. И если о злоключениях Орбели и его учеников кое-что все-таки в книге сохранилось, то только благодаря авторитету и настойчивости акад. Е. М. Крепса — ответственного редактора этой монографии.
С наступлением новой эры в политической жизни Советского Союза широкой огласке подверглись многочисленные отрицательные явления тягостного прошлого, оставившего глубокие раны в духовной жизни советского общества. И появилась возможность сказать то, о чем нельзя было писать ранее.» (Лейбсон Л. Г., 1990).
«Павловизация» со временем получила однозначно отрицательную оценку и о ней говорят, как о безудержной догматизации, оголтелом абсолютизме, извращении и упрощении учения И. П. Павлова. Например, к 40-летию «Павловской» сессии напишут: «Так началась безудержная абсолютизация павловского учения, противоречащая всему его существу и несовместимая с нравственными принципами самого И. П. Павлова — выдающегося ученого с мировым именем, убежденного сторонника свободы мысли и совести, неоднократно выступавшего против догматизма вообще и канонизации своей теории в частности. Какой бы передовой для своего времени ни была та или иная теория, ее насильственное насаждение приводит к застою и деградации науки.
Догматизация павловского учения стала возможной только в условиях сталинской тирании, особенно после санкционированного Сталиным разгрома биологической науки в СССР, начатого летом 1948 г. на сессии Всесоюзной академии сельскохозяйственных наук.
Осуществлявшееся с 1950 г. директивным путем распространение павловской теории поставило в очень трудное положение не только физиологическую, но и психологическую науку. Последняя подлежала теперь (конечно же, вопреки точке зрения И. П. Павлова) физиологизации, причем насильственной. Возникла реальная опасность полной замены психологии физиологией высшей нервной деятельности, прежде всего физиологией условных рефлексов.» (Психологический журнал, 1990)
«Сессия „двух академий“ и ее детище в форме уродливого Научного совета нанесли колоссальный ущерб физиологической науке. Вопреки элементарному здравому смыслу огромное количество дней и часов было потрачено в пустых заседаниях, в словословиях в верности учению Павлова. Лицемерие, демагогия и „организационные выводы“ были основными инструментами его „деятельности“. Совет целенаправленно осуществлял политику отчуждения отечественных физиологов от мирового научного сообщества.» (Григорьян Н. А., Ройтбак А. И., 1991)
«… это научное совещание явилось одним из проявлений диктатуры Сталина, что оно было организовано Президиумом АН СССР и АМН СССР под давлением Отдела науки ЦК КПСС, что на нем требовали от ученых отказа от своих убеждений, что в результате совещания ряд крупных физиологических направлений (И. С. Бериташвили, П. К. Анохина, А. А. Сперанского, П. С. Купалова) не мог нормально развиваться, а крупнейшая физиологическая школа Советского Союза Л. А. Орбели была фактически разгромлена. Главу этой школы лишили почти всех руководящих постов и территориальной базы для исследований, ему мешали работать даже в стесненных условиях небольшой лаборатории. Научная сессия по проблемам физиологического учения академика И. П. Павлова явилась таким же зловещим событием в истории советской физиологии, как сессия ВАСХНИЛ 1948 г. в истории биологии. И если вред, принесенный физиологии объединенной сессией двух академий, сказался не столь значительно, как биологии сессией ВАСХНИЛ, то это лишь потому, что для исправления сделанного потребовалось меньше времени.» (Лейбсон Л. Г., 1991).
