Донесения корпусов, прибывших на место, сообщали императору, что неприятель располагает значительными силами, а донесения корпусов, находящихся в пути, указывали на то, что неприятельские отряды часто перерезывают дорогу. От отдельных отставших солдат мы узнали даже, что неприятельская пехота занимает деревни на некотором расстоянии влево от дороги. Все эти сведения побудили императора оставаться в Красном в течение всего дня 16 ноября и принять необходимые меры на случай сражения. Он был убеждён, что отбросит неприятеля, отобьёт у него охоту беспокоить нас и выручит свои отставшие корпуса лишь в том месте, если предпримет против русских какой–либо мощный манёвр, который доказал бы им, что зима не заморозила ни нашего мужества, ни наших штыков; он решил произвести неожиданное ночное нападение. Сначала он хотел поручить эту операцию генералу Раппу и даже отдал ему соответствующие приказания, но вскоре передумал и поручил дело генералу Роге, который 16 ноября, за два часа до рассвета, напал на Ожаровского, перебил и захватил в плен большую часть его пехоты и оттеснил его до Лукина. Хотя благодаря успеху, которым мы обязаны были нашей отваге, мы оттеснили неприятеля, всё же, так как пленные в один голос подтверждали, что тут находится вся русская армия, император решил дать ей бой, так как не было никаких других средств обеспечить безопасность вице–короля и корпусов, следовавших за ним. Император находился среди своих войск, в открытом поле, и всё время беспокоился по поводу того, что принц Евгений всё ещё не подходит; принц должен был следовать за нами, но ему лишь с опозданием удалось выступить из Смоленска, и 15‑го он был на бивуаках ещё только в Лубне; 16‑го он узнал, что наши войска сражаются с Милорадовичем в Мерлине. Отставшие, которые укрылись от неприятельского корпуса в авангарде вице–короля, первые сообщили ему об этом. Его авангард, установив, что неприятель занимает боевые позиции и располагает достаточными силами, вынужден был дожидаться своего корпуса. Принц Евгений, ускорив движение, привёл корпус в боевую готовность, но так как у него почти не было артиллерии, то он не мог пойти на какой–нибудь решительный манёвр против значительно превосходивших его неприятельских сил. Окружённые целой тучей врагов, войска принца хладнокровно отражали все неприятельские атаки.
Генерал Гийемино, начальник штаба вице–короля, находившийся в авангарде, присоединил к своим войскам отставших, которые искали прибежища в авангарде. Он доблестно держался и спас эту маленькую воинскую часть своим присутствием духа, хотя неприятельская кавалерия несколько раз отрезала его от 4‑го корпуса. Вице–король удержал свою позицию до ночи, а затем воспользовался темнотой, чтобы добраться до Красного, куда он подошёл к нам поздно ночью, так как должен был обойти дорогу справа.
Пушечные выстрелы и сообщения отставших дали знать императору, что вице–король, запоздание которого беспокоило его, подвергся нападению; он приказал одному из своих адъютантов, генералу Дюронелю, взять два батальона гвардейских стрелков и два орудия, двинуться навстречу вице–королю и помочь ему проложить себе дорогу. Едва только генерал Дюронель во главе этого отряда, находившегося под командой генерала Буайе, миновал арьергардные посты, как наткнулся на многочисленный отряд казаков, которые, однако, отошли при его приближении. Он шёл слева от дороги, чтобы легче было маневрировать. На половине пути от Катова (Кутькова) он заметил на расстоянии пушечного выстрела от него большие кавалерийские силы, выстроившиеся в боевом порядке по другую сторону дороги. Он тотчас же приказал образовать каре и дать несколько пушечных выстрелов, чтобы прощупать намерения неприятеля, который ответил ему артиллерийским огнём, не предпринимая больше ничего. Генерал Дюронель отдавал себе полный отчёт в значении порученной ему диверсии и был преисполнен доверия к старым усачам, находившимся под его командой; поэтому он без колебаний продолжал свой путь, оставляя неприятельскую кавалерию за собой в тылу. Когда он подошёл к дефиле и услышал оживлённую перестрелку, то заключил, что вице–король ведёт бой против крупных неприятельских сил, и поручил трём польским гвардейским уланам, находившимся при нём, попытаться обогнуть овраг слева, добраться до вице–короля и предупредить, что он, то есть Дюронель, идёт к нему на помощь, чтобы облегчить его движение на Красное, где его ждёт император.
Дойдя до русских, Дюронель едва успел дать по одному выстрелу из своих пушек и убрать их внутрь каре, как подвергся нападению многочисленной кавалерии и обстрелу из многочисленных артиллерийских орудий. Русская кавалерия тщетно пыталась прорвать наше каре; её атаки были отражены с большим хладнокровием и, отвагой; но неприятельские силы росли и постепенно занимали всю равнину, так что невозможно было дольше откладывать отступление, чтобы не рисковать понапрасну 600 человек из доблестной гвардии, единственного корпуса, который ещё сохранил свою выдержку. Дюронель отступал в полном порядке. Хотя он подвергался оживлённым атакам и неприятель преследовал его на протяжении целого лье, Дюронель произвёл свой манёвр не торопясь и сохраняя такой порядок, что кавалерия должна была прекратить свои атаки. Артиллерийский огонь вывел у него из строя несколько человек. Он присоединился к армии как раз в этот момент, когда генерал Латур–Мобур, согласно полученному им приказу, шёл к нему на выручку со своим кавалерийским корпусом.
Император обеспокоился, когда выяснилось, что часть его гвардии вступила в бой и отрезана, так как ни одна из посланных им разведок не могла проникнуть к отряду Дюронеля; он был поэтому доволен уже чем, что отряд вернулся; но вскоре он был ещё более обрадован, когда прибыл вице–король, которому эта диверсия помогла выйти из боя. Император пригласил к ужину его и генерала Дюронеля, которого он несколько раз в продолжение ужина осыпал похвалами.
Всякого другого полководца удручало бы это событие, которое расстраивало все расчёты его и во всяком случае могло поставить под угрозу все наши отставшие корпуса, если бы у неприятеля была определённая решимость. Но императора не могли одолеть неудачи; чем больше была опасность, тем упорнее он был в своих действиях, и наперекор злосчастной судьбе он решил лучше дать сражение, чем покинуть в беде князя Экмюльского и герцога Эльхингенского. Он снова послал им те приказы, которые давал уже несколько раз, а именно ускорить свои передвижения. Но была ли дорога свободной? А если приказы и дойдут по назначению, то попадут ли они вовремя?
Император, хотя и ожидал какой–нибудь частичной атаки, не мог объяснить себе русский манёвр и не был в состоянии верить тому, что сообщали пленные, а именно, что здесь находится вся армия Кутузова. Он поручил расспросы пленных целому ряду лиц, по–прежнему продолжая думать (как он снова сказал князю Невшательскому, Дюроку и мне), что эта атака была всего лишь манёвром корпуса, выделенного Кутузовым с целью остановить наше передвижение или по крайней мере замедлить его, если вообще не удастся нас обмануть, чтобы Кутузов тем временем мог опередить нас и запять позиции в нашем тылу, присоединив к своим силам либо молдавскую армию, либо какие–нибудь из резервов, которыми русские могли располагать в этих местах и которым русский главнокомандующий послал, по–видимому, приказ присоединиться к нему.
— Кутузов не сделал бы ошибки и не стал бы следовать за мной но опустошённой дороге, если бы он не имел какого–нибудь большого плана, сказал нам император. — Будь у Милорадовича более или менее значительный корпус, он не уступил бы нескольким батальонам молодой гвардии.
