— Жди меня здесь!
Удалился он через балкон, предварительно заперев помещение изнутри. Наверняка, не хотел, чтобы сердобольные родители вновь пришли по его душу.
Ничего не понимая, но искренне надеясь, что всему есть логическое объяснение, Спирина ждала. Вот так просто. Устроилась как можно удобнее, скрестив ноги по-турецки. Хрустнув позвонками, выпрямила спину и плечи. Словом, привела себя в относительный порядок, не забыв поправить подол задравшегося до неприличия платья, и принялась мысленно отсчитывать секунды до его возвращения. Они совершенно не совпадали с рокочущим пульсом, и жадным рваным дыханием. Крупная дрожь сотрясала напряженные мышцы. Но, девушка старалась — честно старалась — успокоиться. Разговор предстоял непростой. Нутром чувствовала. Вот и настраивалась на нужный лад.
Соберись, Лера! Ну, же. Не время раскисать!
Тяжело вздохнув, бессмысленно уставилась в потолок. Сказать-то легко. А на деле?
Эх! Не помешали бы сейчас капельки Маргариты Алексеевны.
Приближения Германа не услышала. То ли слишком глубоко задумалась. То ли он так бесшумно передвигался, невзирая на мощное телосложение. Не суть. Ведь его присутствие, тяжелую ауру ощутила спиной. Затылком, покрывшимся мурашками. Словно крошечный электрический импульс пробежал вдоль позвоночника. Резко повернула голову в сторону балкона. Просто удостовериться. Так и есть! Стоит, облокотившись на дверной косяк, да взглядом пожирает. В руке зажата бутылка дорогого ирландского виски, «приговоренная» примерно на треть, и чистый стакан.
— Вот так и выглядит погибель! — Скривился в некоем подобии улыбки. — Точь в точь, моя Мелкая.
— Чего?
Вроде и звучит красиво. Но, бред же. Бред! С чего он взял, что она его обязательно погубит?
Не спеша, с присущей ему мужественной грацией Давыдов двинулся вперед, на ходу наполняя алкоголем прозрачный бокал. Достигнув изножья кровати, протянул Лере:
— Пей!
Отчаянно замотала головой:
— Нет. Слишком крепкий.
Хмыкнув, он осушил его сам. А потом, вдруг, молниеносным движением ухватив девушку за подбородок, набросился на ее рот. Ну, как набросился — завладел губами, и щедро поделился обжигающим напитком. Пришлось глотать. Правда, от неожиданности закашлялась.
Понятно. Отказы не принимаются.
— Дыши, — спокойно инструктировал. — Носом.
Спустя несколько мгновений, дыхание пришло в норму. По телу разлилось приятное тепло. А вот зревшее в душе недоумение обратилось в ярость. Прямо, завибрировала от напряжения, мечтая треснуть ему в любой момент.
— Да, что с тобой не так?
— Много чего. Конкретизируй.
— В том смысле…зачем ты это делаешь?
— Что делаю? Пытаюсь тебя успокоить?
— Я…
— Как натянутая струна. Не спорь.
Она и не спорила. Просто взяла, и яростно зашипев, выбила опустевший стакан из его руки. Тот с грохотом приземлился на пол, но остался цел.
— Крепкий гаденыш!
— Не заговаривай мне зубы. — Не в силах себя более сдерживать, повысила голос. — Почему, у меня такое чувство, словно все это…в последний раз? Словно ты…прощаешься со мной?
— В каком-то смысле, так и есть.
Что?
Как же било по напряженным нервам его показное спокойствие. Точно молотом по наковальне. Высекая искры.
Спокоен он. Ага! От чего же тогда, желваки ходуном ходят?
— Скоро все изменится. С вероятностью до девяноста семи процентов, из этой комнаты мы выйдем уже…
— Т-с-с-с! — Заставила замолчать, накрыв рот ладошкой. Стало страшно вдруг. — Пока ничего непоправимого не произошло, у меня будет к тебе крохотная просьба.
Герман тяжело дышал, опаляя горячим воздухом рецепторы на ее коже. Чего душой кривить, спокойствием и она не отличалась.
— Да?
— Возьми меня! — С извращенным удовольствием наблюдала мгновенную смену эмоций на лице мужчины. От холодности не осталось и следа. Лишь неконтролируемая свирепая жажда. — Уже ничего не болит…там. Честно! Возьми, снова.
Давыдов утробно зарычал:
— Твою, ж…Мелкая!
— Я же твоя, правда? — Принялась нетерпеливо расстегивать пряжку ремня, ощущая под тканью брюк пугающе каменную эрекцию. — Скажи! Хочешь меня? Ведь, хочешь?
— Не заметно?
Заметно! И от того, как заметно, Лера сама стала до ужаса влажной.
Как распутница…вечно готовая для него.
— Вижу, ты полностью готов, хорошенько тр*хнуть свою, — взгляд строго глаза в глаза, — любимую девочку! Любимую же?
Эта фраза и оказалась последней каплей в чаше самообладания Германа.
Сорвался. Осатанел. Окончательно спятил.
Не важно. Стало все равно. В целом мире осталось только ощущение веса его тела, пришпилившего ее к матрасу. Только его руки и губы. Только ненасытные проникновения, лишающие разума. Продирающие своей сладостью, едва ли ни до костей. Даже раздеться не успели. Так отчаянно торопились слиться воедино, что обнажили лишь стратегически важные части тела.
— Что ты делаешь со мной, безумная девчонка? — Ругал ее в коротких перерывах. — Зачем провоцируешь?
Ответ был прост, и насквозь пропитан страстью. Вперемешку с обидой:
— Демонстрирую себя во всей красе…м-м-м, Боже, да…Не видишь? Ослеп? Смотри лучше, от чего ты собрался отказаться, придурок! О, да…Герман! Еще! Пожалуйста, не сдерживайся. Будь собой. Вот так. Хорошенько-хорошенько меня… То есть…хотела сказать…подумай хорошенько, Давыдов. Я…сделаю тебя счастливым. Только…я!
— Малышка моя…сдается мне, что откажешься…ты.
— У тебя горячка! Никогда. В этом мире, я ведь только для тебя…а ты, ты для меня! Черт! ДА! Сильнее! Хм…серь…езно, предпочитаешь видеть на этом месте, кого-то другого? Терехова, например? Или…
— Ах, ты, с*чка! — Отчаянный рык собственника, и новый яростный толчок в глубины ее податливого тела. — Как же я тебя ненавижу! Но, бл*дь…как же я тебя…люблю!
Глава 43
— Я смутно помню первый год, без тебя, — задумчиво поделился Герман, когда они обессилено развалились на кровати, пытаясь успокоить дыхание. — Институт. Нескончаемая вереница женщин. Постоянный хмельной угар. Я сильно запил, Мелкая. Очень сильно! Тогда отношения с Глебом и испортились. Впрочем, все понимаю. И не виню. Сопляку было стыдно за вечно вдатого мажористого братца. Не по годам серьезный рос. И правильный. Частенько шмон в моей спальне наводил, выискивая запрещенные препараты, и угрожая рассказать все родителям. Однажды…нашел. Выхожу из душа, он сидит на моей кровати. Плачет! Смышленый пятнадцатилетний мальчишка рыдает, как девочка. Представляешь? А в руках, пакет с насваем держит. Как меня увидел, аж затрясся весь от праведного гнева. А в глазах…столько боли. Из-за меня! Затем, демонстративно разорвал упаковку, как тот тузик грелку, специально рассыпая содержимое по полу. И удалился, громко хлопнув дверью. Высказал свою позицию, таким вот образом. Как же я благодарен ему за это! В тот миг произошла тотальная перезагрузка сознания. Сам, по сути, и охр*нел, от того, что вытворял. Испугался. Жутко стало. К тому времени как раз окончил первый курс, тут же взял академический отпуск на год, и ушел в армию. Родители конечно в шоке были, но возражать не стали. Как вернулся, учебу возобновил. А чтобы на очередные «подвиги» не тянуло, параллельно начал изучать вторую профессию…
