— Это чегой?! — Удивленный голос одного из витязей, возвращавшихся обратно на взморье, вывел меня из ступора.
Я прикусила кончик языка, стараясь поскорее очухаться, и медленно развернулась в его сторону.
— А это… Это ваша сегодняшняя работа, — отчаянно надеясь, что голос не дрожит, как заячий хвост, отозвалась я. — Леший вот бревнышек для частокола прислал. Ну и дровишек заодно. Так что сегодня с этой стороны… Подсобите…
— А! Ну, добро, — кивнул молодой богатырь, удовлетворившись моими объяснениями. — Тогда мы пойдем, братьев кликнем?
— Иди, касатик, иди, — закивала, как китайский болванчик, я.
Витязи, перебрасываясь шуточками, принялись скакать с одного штабеля бревен на другой, а я, передернувшись от запоздалого приступа ужаса, пошлепала по тропинке обратно к избушке. «Вот тебе, Васька, и наглядная демонстрация… А то заигралась ты в хамоватого прапорщика, а о том, что на всякого прапорщика есть свой замполит, подзабыла». Я тряхнула головой, отгоняя накатившую слабость, и присела за стол под яблоней.
Рядом стояли благополучно забытые вчера корзины с яблоками. «Надо будет самоходные ведра под перевозку приспособить. И у Васьки узнать, где у Яги сахар, — машинально отметила я. — И есть ли тут вообще сахар…»
Лесной исход, похоже, не обеспокоил никого, кроме меня. Вокруг все так же мирно жужжали пчелы и стрекозы. На крыше избушки невозмутимо вылизывал лапу Васька, явно основательно нажравшийся сметаны. За частоколом гомонили богатыри. А у баньки колол дрова лесной Илюшка.
Я невольно залюбовалась. Красавчик, что тут скажешь. Впрочем, вся эта троица отличалась выдающейся внешностью. Только если мелкий Илюшка был хорош какой-то юношеской красотой, красотой мальчишки, которого мужчиной воспринимать ну никак не получается, а зеленый — холодной неотразимостью классического образа эльфа, то мой лесной знакомец был совсем другим. Он не вызывал чувства собственной неполноценности и желания немедленно заглянуть в зеркало с глупейшими вопросами вроде: «Я ль на свете всех милее?» Упрямец был надежен, как скала, почему-то возникала уверенность, что если уж он выберет себе пару, то останется с ней навсегда вне зависимости от количества морщин или объема талии.
«Хех, — резко поднялась я, сообразив, что, несмотря на все россказни про нареченных, у меня нет ни малейшего шанса. — Как раз на такой должности да с таким профессиональным макияжем и думать про охмурение всяких красавчиков. И вообще все они надежные да честные, пока штамп в паспорте не поставят. А потом оглянуться не успеешь, а от принца на белом коне остается один мерин, и тот при ближайшем рассмотрении оказывается козлом».
Козлов, маскирующихся под принцев, я в своей жизни навидалась с лихвой. А вот принцев пока не встречала. Наверное, поэтому мысленная оплеуха подействовала отрезвляюще. Я встала и окинула двор хозяйским взглядом.
«Итак, чтобы не воевать с Лешим, которому мне, кроме поджигательских плевков, срабатывающих через раз, противопоставить нечего, надо избавить его от внимания дуреющих со скуки чешуйных витязей.
В свою очередь этих надо тупо занимать делом. Да так, чтобы на фигню вроде ловли лешаков по лесам ни сил, ни времени не оставалось. Правда, их, зараз, кормить придется. Но тут уж что-нибудь придумаем. — Я полюбовалась на кусты картофеля, вымахавшие за ночь почти мне по пояс и явно намеревающиеся зацвести, и кивнула собственным мыслям. — Васька и семена. И еще грядки. Плюс еда для витязей, минус время на дурь. И самое главное — гости… Этих надо выводить на чистую воду…»
«И топить», — ехидно добавил внутренний голос.
Я ухмыльнулась в ответ на выверты собственного подсознания и окончательно взяла себя в руки. «Топить — слишком кардинально. Щука, опять же, не обрадуется, если я ей ручей засорять вздумаю. Лучше так: выводить на чистую воду, потом за калитку, а дальше уж пусть Леший водит».
Из баньки вышли взлохмаченные и недовольные Илюшки и, вяло переругиваясь, потащились в сторону ручья.
— Илюшка мелкий, ну-ка, поди к бабушке, — крикнула я, когда уже откровенно грызущиеся парни вернулись обратно.
Поклониться и поздороваться обалдуй, как и положено воспитанному человеку, благополучно забыл и плюхнулся на лавку передо мной с самым независимым видом.
— А завтрак будет?
— Смотри-ка, заботливый какой. Будет завтрак, как не быть, — ласково улыбнулась я. Солнце сверкнуло на остром кривом зубе, и парень отшатнулся. — Вот выберу, кого из вас в печь отправить, и буду завтракать.
— Только не мной, — тут же воскликнул он, постаравшись отодвинуться от меня как можно дальше, то и дело поглядывая на калитку. — Я невкусный!
— А ты пробовал? — прищурилась я.
— Вот! — Парень прикусил костяшки и тут же начал картинно морщиться и плеваться во все стороны. — Гадость какая!
— Другие, думаешь, получше?
— Еще бы, — запальчиво закивал он. — Особенно тощий. И косточек много. И вообще, — паршивец понизил голос, — он вас обманывает…
Если до сих пор мне было смешно, то сейчас стало противно. «Вот тебе и продукт двадцать первого века… Развитие, толерантность и общечеловеческие ценности. Была бы Ягой, есть бы не стала, но лопатой бы точно пристукнула! Тьфу!»
— А ты, значит, честный?
— Конечно! — кивнул он, не сумев скрыть ухмылку превосходства, проскользнувшую на губах. Мелкий паршивец явно решил, что надул глупую бабку. Ну, ну…
— Это ж надо, — прошамкала я в полном соответствии с ожиданиями мальчишки. — Вот ведь негодяй. Что же он такое задумал?!
— А вы мне Василису отдадите? — прищурился мелкий.
— Служба за службу, — усмехнулась я. — Ты мне про вруна этого расскажешь, а я тебе про Василису.
— У него зеркальце есть волшебное, — понизил голос парень. — И сегодня ночью он с теткой какой-то болтал. Так она его Радей называла, вот!
— Надо же! — всплеснула руками я. — А что за тетка? Не иначе как на мое место зарится, негодная!
Станиславского с его «Не верю!» тут не было, а мальчишка принял мою топорную игру за чистую монету и даже придвинулся ближе.
— Все-все расскажу! Значит, так. Я проснулся, потому что бубнеж услыхал. Хотел уже его пнуть, гада, чтоб спать не мешал. А потом слышу вроде девчачий голос. Ну, думаю, увели Мерлинову девку! В смысле нареченную мою увели. Стал прислушиваться. А он ее «ваше величество» называет. И про вас всякие гадости говорит.
— Это какие такие гадости? Я его приветила, накормила, спать уложила… А он…
— Неблагодарный, — поддакнул малолетний ябеда и подсел еще ближе. — Старуха дурная, говорил. Совсем из ума выжила. Ее обмануть, как два пальца об асфальт…
«Асфальт?» — фыркнула про себя я.
— А Моревна постоянно бесилась. Смотри, мол, старуха придуривается. Там где-то еще молодая должна быть, присматривайся. А он ей, да нет, мол, бабка простодушная да глупая… Ну, вы извините, тетя Яга, вы и правда простоваты, хотя неглупая, конечно!
